Елена Татаркина - #ракдурак. Мой внезапный старт новой жизни

– Мне не смогли поставить катетер под ключицу, поставили в бедро. Сейчас я поднимусь в отделение.

Меня сразу же отправили на очередные капельницы в реанимацию, все боялись повторного пневмоторакса, но меня больше пугала гематома на шее, которая образовалась за тот час мучений.

– Ты умница, я бы на твоем месте с ума сошла! У нас мужики плачут по любой мелочи. А ты держишься! Лена, ты герой, – подбодрила меня мой лечащий врач. Мы даже смеялись, и я не могу передать, как много для меня значили ее слова. Она подобное говорила редко, но всегда в нужный момент.

Мне сделали еще УЗИ, чтобы определить, не растет ли моя гематома на шее. В тот день меня посадили на внутривенное питание – круглосуточные капельницы еды, глюкозы и, кажется, кальция. От них тошнило и было в разы хуже, чем от химиотерапии. Три дня без еды сложно пережить психологически, но потом начинаешь привыкать.

С того дня меня начали называть в отделении «девочка-приключение».

Однажды в коридоре больницы маму поймал мой научный руководитель (он назначил мне лечащего врача):

– Она дышит? – это она про меня.

– Ну да, вроде она испугалась и крови столько было… – Мама не сразу поняла, с чем связан такой вопрос.

– Она дышит?!

– Да дышит, дышит она, – повторяла мама. Врач махнула рукой и ушла, а после меня все же отправили на рентген, для исключения пневмоторакса. Меня повезли на кровати и с четырьмя капельницами, ибо отключать их было нельзя, а идти с ними физически было слишком тяжело. Все обошлось, с легкими был порядок.

Я была одним из тех пациентов, у которых кочка на кочке.

Потом еще много раз я слышала от своих врачей что-то вроде: «Я ухожу на выходные, прошу, будь аккуратна! Чтобы без сюрпризов!» Я была одним из тех пациентов, у которых кочка на кочке.

Из дневника

Я провела здесь почти весь день. Это коридор, диван и я. Просто я плохо себя чувствовала, и мне нужна была смена обстановки. Благодарю за вашу поддержку, добрые слова и, в особенности, комплименты. Мой Инстаграм – скорее о моем настрое и мыслях, а не о самом лечении. Если кому-то интересно почитать страсти лечения, увидеть пару фотографий неприятных процедур или меня серо-зеленого цвета, не ждите, такого не будет. Все это имеет место быть, и конечно, я не исключение. Такое состояние – норма, по определению не может быть хорошего самочувствия после химии и операций.

Каждый день моя химиотерапия откладывалась, а самочувствие не улучшалось, еду мой организм практически не воспринимал, и я стала заметно худеть – вес стремился к 40 килограммам. К тому времени о моей болезни знали еще очень немногие, рассказывать о ней окружающим я категорически не соглашалась. Почти перестала общаться со многими знакомыми, а бабушке врала, что уехала на работу в Москву. Я спала почти все время, потому что ни на что другое просто не хватало сил. Одновременно участились панические атаки, иногда, заснув, я резко просыпалась оттого, что вдруг переставала дышать.

Однажды я сильно простыла из-за своей неосторожности ровно в день начала химиотерапии, и курс перенесли почти на десять дней, а это очень тяжело принять.

– Лена, подумаешь, это всего несколько дней! – говорила мне подруга.

– Минимум неделя, ты не понимаешь…

Ежедневные откладывания химиотерапии [12]– это не просто «еще один день», это плюс один день пребывания в больнице, еще один день вне дома и один день ожидания, а потом уже неделя набежала; каждый такой день суммируется…

я была абсолютно зависима от мамы: не могла ни встать с кровати, ни искупаться, ни приготовить себе поесть, ни преодолеть большое расстояние самостоятельно.

Невозможно высчитать точный срок лечения. Я планировала освободиться к Новому году, а в итоге еле-еле успела ко дню рождения, в марте. Вот и представьте себе, сколько было случаев, когда лечение «на каких-то несколько дней» откладывалось?

Я старалась держаться, но в какой-то момент сломалась. Я стала плакать, заводя любой разговор о лечении, мало того, что лишилась волос, так еще и моя излишняя худоба не лучшим образом отразилась на внешности.

– Я не могу смотреть на себя в зеркало! – жаловалась я своему лечащему врачу.

– Завесь зеркала! – она пыталась отшутиться, когда никакие другие разговоры не помогали.

К тому же я была абсолютно зависима от мамы: не могла ни встать с кровати, ни искупаться, ни приготовить себе поесть, ни преодолеть большое расстояние самостоятельно. Это психологически тяжело – в 25 лет не принадлежать самому себе, а каждое утро просыпаться и надеяться, что твое состояние изменится и врачи примут решение провести еще один курс химиотерапии. Но этого все не происходило, я понимала, что двигаюсь куда-то не туда. У меня началась депрессия.

– Лена, ты должна собраться, очень мало специалистов, которые действительно в силах тебе помочь. Я позову к тебе психолога, но ты должна разобраться сама в себе. Вытащи себя, я могу тебя вылечить, но не могу заставить тебя поверить в свои силы.

Я это все понимала – и не могла собраться, просто плакала, не в силах принять ситуацию и свою новую жизнь. Кем я была в тот момент? Как раз той самой онкологической больной, близящейся к дистрофии девочкой, которая и дня не протянет без посторонней помощи. Я чувствовала себя ненужной и неинтересной.

На мое счастье, психолог заболела. За несколько дней ее ожидания я стала думать, что расскажу ей о своих волнениях и беспокойстве, расписывала все сама себе, и за это время поняла одну простую вещь – я себя жалела. Мне было жаль, что я не могу кушать, гулять, плохо себя чувствую и выгляжу. Когда я поняла, что все дело в жалости, мне стало в миллион раз легче. Я дала сама себе день на то, чтобы выплакаться над своим положением. И психолога, когда она наконец пришла, встретила уже в неплохом настроении.

– Вы скоро выписываетесь? Ваш врач так настойчиво просила меня прийти к вам!

– Нет, она просто очень за меня волнуется. – Психолог явно ожидала увидеть меня как минимум плачущей. Я рассказала ей все то, что репетировала сама с собой последнюю неделю.

– Я понимаю, что со мной все нормально, я лечусь, мне сделали операцию, и она прошла хорошо! Все в порядке!

– Нет, не в порядке! Ты серьезно болеешь и имеешь право переживать. – Если честно, я до сих пор не понимаю, зачем такое говорить больному? По-моему, это как раз из примера про стакан: я говорила, что он наполовину полон, а она, наоборот, – что наполовину пуст.

– Лен, тебе не кажется, что ты себя жалеешь?

– Да, я знаю, – я улыбнулась . – Понимаете? Она сказала мне то, к чему я сама пришла до ее прихода!