Ольга Митина - Политическая психология. Психосемантический подход

К лету 1991 года наше исследование было закончено и была написана большая статья «Семантическое пространство политических партий», которую мы отдали в «Психологический журнал». Статья благополучно вышла в шестом номере этого же года. Мы надеялись, что она вызовет значительный научный и политический резонанс, но наступившие драматические события спутали все наши планы.

В августе 1991 года я впервые выехал в США на конференцию по психолингвистике, проводившуюся в столице штата Нью-Йорк, городе Олбани. Помню тот шок, который охватил меня уже на промежуточной посадке в Канадском аэропорту. После голодной Москвы, при пустых продовольственных прилавках и продуктовых наборах от профсоюза, которые выдавались в качестве поощрения по праздникам, обилие деликатесов в дьюти фри вызвало разве что не слезы. Оказалось, возможно и такое! И сейчас, при не меньшем ассортименте наших продовольственных магазинов, чем в западных странах, я вспоминаю свой эмоциональный шок с удивлением.

Как могло вызвать стресс то, что вроде бы и есть нормальное состояние для нормальной страны? К хорошему быстро привыкаешь. Но, видимо, в моей генетической памяти содержится и «голодомор», пережитый отцом, дедом и бабушкой на Украине в тридцатые годы прошлого века, и неописуемый страшный голод, пережитый моей матерью, сестрой, бабушкой и дедушкой в блокадном Ленинграде.

В Олбани на конференции я был единственным русским. Мой доклад по проблемам семантического анализа значения вызвал благожелательный интерес, возможно, вследствие интереса американцев к «Перестройке». Девятнадцатого августа, в день, когда я собирался выезжать из Олбани в Нью-Йорк, чтобы затем лететь домой в Москву, мне рано утром позвонили американские коллеги, встревоженные событиями в России. Я включил телевизор и увидел на американском экране идущие на Москву танки. Начинался путч ГКЧП. Американские корреспонденты в нашей стране работали оперативно. Весьма обеспокоенный, я тут же позвонил домой матери, но она, ничего не зная о происходящем, сказала, что всё нормально. Три дня я провел перед телевизором, остро переживая происходящее и сопереживая тем москвичам (среди которых, как оказалось, были и коллеги – психологи и социологи), пришедшим в те дни к Белому дому (дому правительства). Б. Н. Ельцин на танке, выступающий перед защитниками Белого Дома, стал символом демократической революции. Пройдет всего два года, и уже по приказу Ельцина танки будут бить прямой наводкой по Белому дому, в котором находился тогда парламент, контролируемый председателем Верховного Совета Р Хасбулатовым, вице-президентом А. Руцким и поддерживающим их генералом Макашовым.

Но вернемся к судьбе нашего исследования. В одночасье всё настолько изменилось, что нам казалось, что вся наша работа пошла «коту под хвост». Выпустив одну-единственную статью, мы отказались от дальнейших публикаций нашего исследования, хотя его уникальность позволяла нам их продолжить. Как рассказал мой старший коллега, математик и кибернетик, президент ассоциации Искусственного интеллекта Дмитрий Александрович Поспелов, он видел в библиотеке Конгресса США рекомендацию, призывавшую ознакомиться с нашей публикацией.

Наступило экономически тяжелое время. Все маломальские накопления в результате чудовищной инфляции превратились в прах. Мизерное меньшинство приближенных к власти делали себе состояния на приватизации, подавляющее же большинство населения прозябало в условиях нищеты. И когда в 1992 году нам поступило предложение провести сходное исследование в Казахстане, мы с радостью согласились. Нашим непосредственным заказчиком была небольшая российская социологическая фирма, которой в свою очередь, заказала исследование казахстанская социологическая фирма. Как нам потом рассказывали в Казахстане (о достоверности судить не могу), местные чиновники, подписывая смету на исследование, добавляли нули в общую сумму в свою пользу. Мы же на этом исследовании заработали только на очень нужный для нашей работы компьютер. Но мотивировал к работе сам интерес к Казахстану, в котором я любил бывать и имел много друзей.

Так или иначе, совместно с сотрудником лаборатории И. В. Шевчуком мы вылетели в Алма-Ату для проведения исследования, проведенного по той же схеме, что и в России. Опять мне пришлось просматривать документы и программы казахстанских политических партий, выступлений лидеров и т. п. для отбора высказываний для опросника (благо, большинство текстов были на русском языке.) На тот момент в Казахстане было 10 ведущих партий и практически все они находились в столице. Помимо опроса руководства политических партий, было проведено интервьюирование рядовых граждан различной национальности. Полученные протоколы были сгруппированы по национальному признаку: казахи, русские, представители иных национальностей (уйгуры, корейцы, немцы и пр.), что позволило выявить этнические различия в отношении к политическим партиям. Построив семантическое пространство политических партий Казахстана, мы также проецировали (в форме координатных точек в семантическом пространстве) политические позиции населения раздельно для указанных выше трех национальных групп. Таким образом, мы получили электоральные облака вокруг политических партий применительно к каждой из выделенных национальных групп. Построенные семантические пространства политических партий Казахстана с электоральными облаками (позиций населения) дают визуальную картину позиций партий и их поддержку различными национальными группами населения.

Проведенные исследования позволили выделить четыре базовых фактора семантического пространства, первый из которых был задан оппозицией « Борьба за национальное казахское государство (Казахстан для казахов) ↔ Борьба за интеграцию с Россией (Казахстан для всех жителей Казахстана) ». На одном полюсе первого фактора оказались такие казахские партии, как Алаш, Азат, Желтоксан, и на другом полюсе находились русскоязычные Рабочее движение, Социал-Демократы, Зеленые, Единство.

Второй фактор был определён отношением к социалистическим ценностям. И здесь позиции партий уже не определялись по национальному признаку, а зависели от представлений о желаемом будущем. На основе предпочтений населения мы построили гистограммы выбора различных путей развития для Казахстана. Наиболее предпочтительным оказался социал-демократичный путь Швеции, далее следовали модели развития Южной Кореи, Турции, Китая, России. Исламский фундаментализм (на тот момент времени) Ирана или тоталитарно-авторитарная модель Северной Кореи однозначно отвергались.