Эдмонд Эйдемиллер - Психология и психотерапия семьи

Дети как семейные психотерапевты.На ранних фазах семейной психотерапии дети часто выступают как функциональные котерапевты для родителей. Родители иногда более склонны слушать детей, чем психотерапевтов (может быть, из-за ощущения вины). А дети в своей озлобленности и в способности любить более свободны «говорить все как есть». Это приводит к своеобразной ситуации, когда дети становятся родителями своим родителям или, как я иногда шутя говорю им, своими собственными бабушками и дедушками. Для психотерапевта заманчиво это запрещать, так как возникает интерференция с его собственным функционированием, или протестовать, так как это ставит детей в неестественное положение. Я хотел бы успокоить вас тем, что когда родители становятся более адекватными и у них совершается их собственный кризис идентификации, они объединяются и сразу возвращают детей в их изначальное положение. Это установление ощутимой границы между поколениями – очень счастливое событие для семьи, хотя и приводит всех в некоторое смятение. Дети внезапно оказываются свободными и могут себе позволить быть самими собой, и родители могут быть главными в этом семейном разделении поколений. Более того, когда эта символическая кастрация случается, родительская группа оказывается в такой позиции, в которой их взаимодействие друг с другом носит совершенный и психотерапевтический характер, и психотерапия продвигается к своей финальной фазе.

Два психотерапевта как модель.Успеху психотерапии способствует то, насколько естественны в своем взаимодействии психотерапевты, что проявляется в том, насколько открыто психотерапевты делятся друг с другом аффектом, возникающим в данный момент: «Эй, это мощная банда. Они не только заставили Джона устроить кражу той машины, но они также сами спровоцировали депрессию у матери, и даже похоже, что она может совершить суицид», или: «Гус (Август), неужели мы поскачем на новую битву?», или: «Меня так сильно радуют эти люди, что, наверное, мне пора относиться к себе с подозрением, или, может быть, ты мог бы проконтролировать мои эмоции?» Кроме того, психотерапевты могут делиться своими мнениями о семье и своей неуверенностью в психотерапевтическом воздействии. Они могут сказать, например: «Знаешь, я не понимаю, почему бы они стали нам доверять. Я не доверяю отцу. Он выглядит так, как будто он здесь для того, чтобы ездить верхом».

Для меня важно, чтобы в течение этой фазы психотерапевт старался как можно дольше оставаться для семьи странником или гостем. Оказывается, что наиболее бесплодно изображать дружественность или профессиональную манеру «умения подойти к больному», которая оставляет семью в непрерывной настороженности.

Может быть, это ставит меня самого в небезопасное положение, но я уверен, что лучше не изображать никакой работы. Психотерапевты также могут прямо перед семьей свободно делиться друг с другом своими чувствами: отчаянием по поводу своей бесполезности или страхом неудачи. Иногда они обсуждают старые шрамы или холостые выстрелы, делясь опытом. Например, я говорю своему котерапевту: «Гус, то, как этот человек говорит о своей дочери, созвучно тому, что я иногда чувствую по отношению к своей, и мне страшно вспоминать об этом» или: «У этой семьи много сходства с той, с которой мы потерпели неудачу прошлой весной. Ты согласен?» Психотерапевты могут демонстрировать семье свою разделенность или объединение: «Гус, это будет тяжелое интервью. Я все еще злюсь на тебя за то, как ты повредил моей репутации вчера днем» или: «Знаешь, мне скучна эта семья, потому что я думаю только о том, как славно было бы нам с тобой поехать на каноэ в субботу». Это открытое взаимодействие в команде часто продуцирует тревогу у семьи, но и помогает ей положиться на силу психотерапевта.

Попытка семьи расщепить психотерапевтов.Обычно в какой-то момент тревога семьи уменьшается, и тогда следующим шагом в семейной психотерапии оказывается попытка части семьи разделить психотерапевтов. Отец может сказать: «Гус, ты производишь более дружественное впечатление, чем Карл. Карл пугает меня. Если он не придет на следующей неделе, может быть, ты можешь встретиться с нами один?» Возможно, это не самая хорошая идея – каким бы то ни было способом разделить психотерапевтов, пока психотерапия благополучно продолжается. Если кто-то из них не может быть на месте, то интервью следует отменить. В дальнейшем возможно встречаться с отдельными подгруппами семьи, но я всегда (пока не доказано обратное) предполагаю, что отсутствующие на сессии члены мыслят параноидальным образом.

Когда психотерапия устанавливается и входит в более серьезную фазу работы, возникает несколько проблем, о которых команда психотерапевтов должна быть осведомлена. Наиболее важная опасность – быть абсорбированным («поглощенным») семьей. Психотерапевту может быть очень комфортно и спокойно, когда он становится похож на родителя, составляющего одно целое с детьми. Психотерапевтическая группа тогда становится однородной, перестав быть объединением двух систем, и таким образом превращается в дисфункциональную. В данном случае под «объединением двух систем» мы имеем в виду соединение психотерапевта или психотерапевтов с семейной группой (системой). Вторая опасность – психотерапевт может стать отстраненным или индифферентным по отношению к «семье-пациенту» – как родитель, который никогда не бывает настолько свободным, чтобы быть похожим на ребенка и радостно с ним играть.

Если удалось избежать этих двух опасностей, психотерапевту необходимо сделать какое-то движение по направлению к семье, чтобы активизировать заботу о ней как о целом, хотя он рискует быть «поглощенным» семьей. Это нечестно – ожидать, что семья обнажит свои проблемы, в то время как психотерапевт будет сидеть, застегнутый на все пуговицы. Как в отношениях «один на один» психоаналитик может убедить пациента в своей человечности, демонстрируя собственные свободные ассоциации, и тогда ему будет не так страшно раскрываться, так и в семье психотерапевт должен делиться своими собственными чувствами и раскрывать свою личность, проявляя в какой-то момент собственное одиночество, паранойю, агрессивные чувства или чувства принадлежности.

Когда один из психотерапевтов готов объединиться с одним из членов семьи или войти в семью, член семьи объединяется с психотерапевтической командой и делится своим отчаянием и своей собственной индивидуальной проблемой, связанной со становлением личности. Сью говорит: «Папа, я согласна с доктором, что, когда ты так поднимаешь брови, это значит, что ты страшно зол. У меня те же чувства по поводу твоего гнева. Когда я злюсь, я похожа на тебя. Я только прячу свои чувства». Довольно странно, что, когда это происходит, один из котерапевтов может оторваться от психотерапевтической команды и присоединиться на время к семье. Он может придвинуть свой стул ближе к семье или ощутить свое единение с семьей. В общем, члены психотерапевтической команды моделируют свою собственную свободу индивидуально проявляться и отделяться друг от друга и входить в контакт с членом семьи или со всей семьей. Когда такое случается, для другого члена семьи уместнее примкнуть к психотерапевтическому сообществу и вступить с ним в коалицию. Вполне может быть, что два психотерапевта и эти два члена семьи смогут образовать критическую массу и в этот момент вся семья начинает осуществлять психотерапевтические изменения. От семейной системы требуется изменение в отношениях с этой новой суперсистемой. Психотерапевтическая команда объединяется с семьей и в то же время свободна отделиться от нее. Семья объединяется с психотерапевтами и в то же время не ощущает, что она потеряла свою собственную автономию. Один из интересных побочных эффектов всего этого – то, что психотерапевтическую команду очень редко толкают к изменению ее собственной динамики. Например, семья говорит: «Вы оба выглядите так, как будто вы страшно злы друг на друга. Я предполагаю, что Карл считает тебя слишком мягким, но я думаю, что это он слишком крутой». Такая обратная связь, конечно, должна быть принята серьезно и может быть очень ценной для психотерапевтической команды или индивидуумов, которые ее составляют.