Паоло Мантегацца - Физиогномика и выражение чувств

Наоборот, когда вся жизнь женщины течет по одному и тому же руслу, вечно спокойному и невозмутимому, когда ее никогда не взволнует новое событие, она непременно начинает себя спрашивать: «Неужели за исключением этого приевшегося мне ежедневного хлеба, испеченного в одной и той же печи, поданного на стол в один и тот же час, – нет какой-либо иной пищи, быть может, и менее вкусной и менее питательной, но только иной, не той, которая мне уже так приелась?»

Жизнь женщин походит на плавание в лодке по гладкому каналу, вырытому рукою человека со всевозможными предосторожностями. Стенки этой лодки обиты матрацами, чтобы женщина не ушиблась, вода в канале всегда на одной и той же высоте. И женщины плывут тихонько по этим безопасным, неглубоким водам, по этой тихой зеркальной глади. Им нет повода опасаться ни бури, ни налетевшего шквала. Но, увы! Мы созданы таким образом, что нам необходимо плавать по свободно текущим рекам, путь которых предначертан одной только природой, по рекам, ниспадающим в море с гор, извилистым, порывистым, капризным. Они текут то медленно и величаво, то дико и грозно, то между зелеными и цветущими берегами, то между каменными утесами и скалами. Вода этих рек то хрустальна и ясна, как в озере, то покрывается пеной и бурлит, как в водопадах. Это-то и есть настоящая жизнь, который мы лишили наших женщин.

Вот отчего у женщин является так часто желание из тихого, гладкого канала броситься в бурную реку. Руководящее ими в таких случаях побуждение и есть именно любопытство. Любопытство склонило на первый грех Еву, заставив ее отведать яблока от древа познания добра и зла, но любопытство вместе с тем и побуждало нас создать науку, обрести искусство и поэзию; благодаря любопытству была написана вся история человеческого рода.

Вот это самое любопытство и побуждает всех дочерей Евы видно отыскивать что-нибудь необычайное, неизвестное в области любви.

И мужчины также несвободны от побуждений любопытства в любви, нередко приводящих их к измене, но любопытство мужчины при этом всегда анатомического или биологического характера.

Наоборот, женщина грешит любопытством более высокого, более благородного и утонченного разряда.

Мужчина обыкновенно ставит себе вопрос: какова окажется эта женщина в любви, каким обладает она темпераментом, какой стратегии, какой тактики будет она держаться в любовных распрях?

Женщина, напротив, интересуется лишь тем, как претендент на любовь ее будет ухаживать за ней, как он объяснится ей в любви: выскажет ли он смелость или смущение, постарается ли тронуть ее красноречивым молчанием или же разразится целыми потоками слов?

Редко когда женщины не поддаются такого рода психологическому любопытству. Весьма часто, вполне полагаясь на свои силы и решив во что бы то ни стало не поддаваться искушению, они все же позволяют своим поклонникам всячески любезничать и доводят до объяснения в любви, чтобы тотчас же заставить их замолчать негодующим жестом.

Все эти перекрестные взгляды, будто ничего не значащие, недоговоренные слова, кокетливые жесты, и составляют собственно ту увлекательную игру, известную под именем flirt'a, которая для большинства женщин является жизненной потребностью и имеет для них непреодолимую прелесть и очарование.

Однако, горе им, если они не обладают при этом железной силой воли и холодным темпераментом.

Очень и очень редко можно встретит величайших артисток flirt'a, проявляющих в нем столь же необычайную ловкость, какою обладают индийские фокусники, умеющие, никогда не ранив себя, прыгать, плясать и кувыркаться среди целого леса обнаженных и остро отточенных шпаг. Такая необычайная ловкость во «флирте» заслуживала бы удивления и даже более – восхищения всякого психолога. Я знавал двух синьор, которые, окруженный множеством поклонников, тем не менее, оставались безупречными и не поддавались искушению греха. Одна из них оставалась, например, долгие часы наедине с человеком, страстно влюбленным в нее и к которому и она сама питала взаимность. Со слезами на глазах выслушивала она его жалобы, была свидетельницей вызванного ею гнева, бешенства и смотрела на его слезы, оставаясь сама всегда ясна и недоступна.

Преступная любовь не только удовлетворяет острое женское любопытство, ее стремление к новому и неизведанному, но обладает, вместе с тем, еще и всеми чарами неожиданности и опасности.

В моей «Физиологии женщины» я уже исследовал этот таинственный, полный страсти мир женского сердца и советовал отвести женщине более широкую область в жизненной борьбе. Я указывал, что опасно оставлять женщин, окруженными поклонением мужчин, среди вечного однообразия и безделья, также и теперь я настаиваю на том же. Женщина слаба, робка и ее испуг и страсть не считаются для нее бесчестьем. Вот мы и воображаем, что эти ее недостатки должны защитить ее от непреодолимого обольщения. Женщина не идет на войну, не принимает вызова на дуэль, не участвует в словесных стычках, происходящих в парламентах. Она почти не причастна ни к литературной, ни к научной или к политической борьбе, но и она тоже человек, и она желает также, чтобы сердце ее иногда забилось от ожидания или угрозы опасности.

В то время как мужчины изображают собою борцов, не сходящих с полей битв, женщины сосредоточивают все свои воинственные инстинкты в области любви, где всегда им предоставляют играть первую скрипку и где закон и снисходительность большинства признают за ними столько прав, столько средств атаки и обороны.

Объяснение в любви шепотом, в нескольких шагах от мужа или любовника, тесное пожатие руки среди толпы любопытных и злоязычных, поцелуй, сорванный на лету, – все это преступные, даже более низкие наслаждения, но заменяющие для женщины тревоги и волнений, испытываемых мужчинами в иных битвах, где решаются вопросы чести партии, кружка, быть может, даже всего Отечества.

Заканчивая свой анализ грехов любви, думаю, что кто-нибудь из читателей остановить меня замечанием, что я указываю на все источники грехов любви, за исключением, однако, одного, самого глубокого источника, который пробивается сквозь каменные глыбы и скалы и соединяет в своих водах и ручейки, и ручьи, и целые потоки.

Какой же это источник, о котором я забыл упомянуть? Несомненно, это, так называемое, родство душ, которое сразу уничтожает и разрушает всякие прежние комбинации, чтобы создать новые. Не возмущайтесь и не называйте профанацией любви это мое уподобление. У меня, скажем, есть вода, т. е. чистейшая окись водорода. Если вода эта стоит в сосуде вне влияния и прикосновения какого бы то ни было другого тела, она будет годами и веками оставаться спокойной и невозмутимой, но если я брошу в сосуд кусочек поташа, находящаяся в сосуде вода заволнуется и закипит. Кислород, который быть может быть веками оставался верным товарищем водорода, чувствует к поташу величайшее непреодолимое тяготение.