Дмитрий Семеник - Выход есть всегда: как не совершить непоправимое

Болит тело. Не меньше болит и душа. Скоро отправляться в путь…

Сейчас очень много одиноких стариков заканчивают жизнь в интернатах (а в дальнейшем, судя по всему, положение с этим будет только ухудшаться). У них нет детей, родственников, друзей и знакомых, кто бы о них позаботился. Они влачат жалкую, трудную жизнь. Часто в нечеловеческих условиях. Они страдают.

Так что прежде чем сделать роковой шаг, подумайте: а не обрекаете ли вы на такую старость или болезни тех, кто много для вас сделал и любил вас. Возможно, сейчас кроме вас, многие могут поддержать их. Но все ведь может измениться. И многое изменится. Могут уйти из жизни те, кто окружает их сейчас, переедут, разругаются и забудут их. У тех, кто сейчас с ними, могут появиться новые дела, они могут сами заболеть и не смогут ухаживать за другими. И те, кто любил вас, останутся одни… Одинокое умирание, страдание за то, что мечты разбиты, и невозможно ничего исправить. Недосказанность. Недопонятость. Край жизни… Это очень тяжело и страшно…

До сих пор я писал только о тех, кому вы дороги, и кто делал вам добро. А что же враги? Или недавно еще близкий человек, который обидел? Тот, кому в некоторых случаях и адресуется сам суицид?

С ними все очень просто. Человек, даже если он виноват, всегда пытается оправдать себя.

А с этим, при желании, проблем нет. Больше того, чтобы оправдать себя, люди начинают осуждать и обвинять жертву. Этот феномен еще заметил великий знаток душ Лев Толстой, кроме того, все мы знаем, что лучшая защита – нападение. Люди, которые обидели или несправедливо относились, начинают успокаивать себя, находя в свою пользу убедительные аргументы. Да и вообще врагов этим наказать нельзя, чувство вины у них вызвать практически невозможно. Если они смогли так обидеть, то, значит, были эгоистами, а человек, влюбленный в себя, боли за другого уже почувствовать не может. Те, которым мы хотим сделать больно, этого почти не почувствуют, а продолжат свою обычную жизнь изредка, возможно, вспоминая об этом, осуждая вас, а иногда даже и хвастаясь тем, что из-за них (таких значительных!) кто-то (слабак) покончил с жизнью. Это весьма может поднять их самооценку перед другими.

Эта боль вонзается в сердце только самых близких, любящих нас и часто совершенно невинных людей.

Приведу несколько иллюстраций к сказанному. Всем этим случаям я был свидетелем.

Интернат для престарелых. Женщина 77 лет, лежачий, тяжело больной человек, который мучается некупируемыми болями. Старшая дочь в семье. Родители умерли. Имела двух братьев и одну сестру. Сестра умерла в младенческом возрасте. Брат, военнослужащий, погиб, выполняя воинский долг в Афганистане. Младший, любимый брат, который был младше ее на 18 лет, совершил суицид во время прохождения срочной военной службы из-за того, что его бросила девушка.

У этой женщины была еще дочь-алкоголичка, которая ее и отдала в интернат.

Когда говорит о брате (через 30 лет после суицида), глаза полны слез, всхлипывает и плачет. Говорит, что самое страшное то, что и на том свете не увидится, рассказывает о нем, рыдая навзрыд. Жестоко обвиняет себя в том, что не смогла предотвратить этого самоубийства (хотя никаких возможностей у нее для этого не было). Это была очень тяжелая беседа с человеком, который 30 лет оплакивает брата-самоубийцу.

И она ничего не сказала о том, что если бы он не совершил этого поступка, то, может быть, она бы и не оказалась в таком положении в интернате…

Шестнадцать лет назад эта русская женщина приехала из Таджикистана с трехлетней дочерью. Там шла война, русские подвергались опасности, и она была вынуждена уехать.

Муж-таджик с ней ехать отказался. Пришлось обосновываться одной в дальнем Подмосковье. Работала много, трудно, бралась за любую работу, чтобы накопить на жилье и одеть-накормить дочь. Она работала на двух работах. Времени свободного не было. Личной жизни, конечно, тоже. Весь смысл ее жизни свелся к тому, чтобы они с дочерью имели крышу над головой и еду. Прошло 14 лет…

Дочь хорошо закончила школу и поступила в колледж. Женщине удалось накопить на свое жилье и перестать слоняться по съемным квартирам. Она купила небольшой, но кирпичный дом недалеко от райцентра. Отношения с дочерью у нее были хорошие.

Через некоторое время она стала замечать в поведении дочери странности. Та стала странно одеваться, как-то нестандартно краситься, проколола нос в нескольких местах и вставила туда блестящие клипсы.

Изменилось и ее поведение. Все чаще она оставалась у подруг, ездила в Москву на концерты групп, о которых женщина раньше не слышала. Когда она видела подруг дочери, то тоже удивлялась их одежде. Когда она спрашивала дочь, что это за странная одежда, та отвечала ей тремя буквами: «Эмо». Все равно тогда мать этого понять не смогла. Потом дочь часто стала философствовать об отсутствии смысла жизни, о несправедливости мира, о жестокости людей. Мать ничего возразить не могла, потому что сама этого смысла не знала. Но точно знала, что живет ради дочери. Дальше – хуже. Дочь стала часто в разговоре богохульствовать, на замечания по этому поводу матери раздражалась еще больше. Мать же думала, что ладно, ребенок перебесится! Вот он и перебесился…

А дальше было самоубийство. Причем произошло оно в Москве, у каких-то друзей дочери. Труп дочери обнаружил милицейский патруль. Было следствие, похороны, море материнских слез, крушение несбывшихся надежд.

Как ей сказал следователь, ее дочь сначала принадлежала к молодежной субкультуре «Эмо» («Дегенераты!» – дал характеристику следователь), а потом в поисках смысла жизни ее потянуло и к сатанистам (точнее к малолетним придуркам, которые себя ими считают). Что было дальше, выяснить точно не удалось, но известно, что ее дочь в состоянии наркотического опьянения сама залезла на крышу и прыгнула вниз, ветром ее снесло к стене здания, и, ударяясь о балконы и выступающие козырьки на здании, она упала вниз.

На похоронах было несколько ее друзей (как бы), все обещали поддержку матери, говорили, что никогда не забудут ее и всегда помогут.

Мать не могла ни спать, ни есть. Ей было сложно поверить в то, что случилось. И день и ночь ее мучили вопросы «Зачем же я так выбивалась из сил? Кому это теперь нужно?», «Зачем она это сделала?», «В чем моя вина?»

Через пять дней после похорон у нее случился инфаркт, и ее увезли в больницу.

Ровно на девятый день после смерти дочери загорелся дом. Самой женщины дома не было. Электричество в доме было отключено соседкой, когда ее увозили в больницу Причину пожара установить не удалось. Для пожарного инспектора это осталось большой загадкой. Он долго с недоумением пытался установить причину, но так как разумных объяснений не нашлось, то написали просто: «причина не установлена». Дом сгорел дотла. Восстанавливать его не на что. Все деньги ушли на похороны, а все ценные вещи сгорели.