Алиса Дэшоу - Та, которой не было

– В первом случае я помню, как мы с мамой на улице. Зима и вокруг очень много снега. Отец возвращается с работы, и я радостно бегу ему навстречу. Все здорово, всем хорошо. Второй случай происходит гораздо позже, когда отцу дали квартиру, и мы решили съехать от бабушки с дедушкой и начать жить отдельно. Я помню, что мы стоим перед дверью в квартире маминых родителей, готовые выходить на улицу. Мы должны идти на новую квартиру, но я не хочу и активно протестую по этому поводу. Я хочу остаться здесь с бабушкой и дедушкой, не хочу идти с ним. За это отец дает мне пощечину. Он в ярости из-за непослушания. Кажется, никто не видел, что он сделал, поэтому никто не подходит меня защищать, а может, я просто не помню продолжения истории. Но мне все же потом пришлось идти с ним. Я его ненавижу. Не только в тот момент. Я очень хорошо помню, что тогда в детстве приступы ненависти по отношению к отцу были практически постоянный явлением, в подростковом возрасте это, кстати, тоже не изменилось. Даже сейчас это остается для меня загадкой.

– Что загадочного вы находите в этом?

– То, что это все время каждый раз как будто повторяло один и тот же сценарий. Стоило только матери оставить нас с отцом дома наедине, как обязательно находилась причина, из-за которой он приходил в бешенство. До драки не доходило, и он меня не бил, но он орал дико, как будто бешеный. При этом я помню то чувство ледяного спокойствия, в которое эти эпизоды его приступов погружали меня. В такие моменты я чувствовала, что смотрю на него свысока, так, должно быть, смотрят на разбушевавшегося глупого и капризного ребенка или на ничтожество, совершенно недостойное внимания, времени и траты энергии. У меня было чувство опьяняющей власти и осознания того, на какие кнопочки нужно надавить, чтобы заставить его орать еще громче, сходить с ума еще сильнее. При этом, мне не было страшно и было чувство, что меня там нет, нечто большее владело мной, а я будто смотрела телевизор. Мне хотелось над ним смеяться, потому что в такие моменты он действительно казался мне полнейшим ничтожеством. Мне казалось смешным то, что он совершенно не мог контролировать себя и действовать рационально, а просто орал как бешенное животное. Если в детстве мне был удивителен тот факт, что подобного рода эпизоды происходили постоянно, когда мы оставались вдвоем без матери. То теперь, когда я уже сама выросла, мне дополнительно непонятно, почему взрослый мужчина вообще мог так реагировать на слова ребенка.

– У меня сложилось впечатление, что у вас уже есть некоторые идеи на этот счет, Кэрри, это так?

– Да, доктор Роуз, если честно, то у меня действительно есть некоторые мысли по этому поводу.

– Можно вас попросить поделиться ими, и мы тогда вместе попробуем их проанализировать и интерпретировать?

– Из разговоров с матерью я знаю, что, в то время как он позволял себе бить меня, он все же никогда не дотрагивался до нее. И у меня такое чувство, что в те моменты, когда он орал на меня, он видел во мне равную, то есть сам чувствовал себя ребенком того же возраста, что и я. При этом мне известно, что его собственная мать была достаточно властной и категоричной особой. Я ее видела всего пару раз в жизни, первого даже не помню, а от второго у меня остались далеко не самые радужные воспоминания. Она как раз и раздавала ему пощечины направо и налево по любому поводу в воспитательных целях. Так как я не молчала ему и могла поспорить, в то время как моя мать никогда не ставила под сомнение его первенство в семье, он, возможно, видел во мне что-то общее с его матерью. Поэтому когда, даже во времена детского сада и начальной школы, я с ним начинала спорить, он бессознательно проецировал на меня образ своей матери. А те переживания, когда мне казалось, что мной что-то овладевает, чувство власти, превосходства, ледяного спокойствия и полнейшего контроля, возможно, действительно были не моими, а погружались в меня с его стороны. Я же была ребенком, и, думаю, мне просто легко было отловить эмоциональную атмосферу и вжиться в роль, которую мне отводили. Как вы считаете, доктор?

– Чтобы сказать свое мнение, мне для начала хотелось бы все подытожить. Я передам то, как поняла вас своими словами, а вы, Кэрри, подтвердите или дополните картину, хорошо?

– Да, доктор Роуз, хорошо.

– Итак, насколько я поняла, вы считаете, что вы напоминали некоторыми чертами своего характера отцу его мать. Каким-то образом он воспринимал ваше поведение так, будто вы ставили под сомнение его первенство в семье и авторитет. Это вызывало у него чувство агрессии и как следствие желание утвердиться. При этом запускался один и тот же сценарий, когда он видел в вас свою мать, проецировал на вас ожидания, как бы она себя повела в таком случае с ним, вы включались в игру и вели себя соответственно его ожиданиям. Я правильно изложила ситуацию?

– Да.

– Тогда думаю, что ваше объяснение вполне правдоподобно. Но что оно нам дает? Как это вписывается в вашу историю и сказывается на том образе, какой вы себя сейчас видите или хотели бы видеть в будущем?

– Это очень важный вопрос для меня, доктор. Дело в том, что несколько лет назад, когда я только начинала разбираться со своими психологическими проблемами и читать соответствующую литературу первая работа с этими воспоминаниями приносила мне огромные проблемы. Мне казалось, что со мной что-то не так, что, возможно, это я какая-то бракованная и неправильная, раз, стоило только моему остаться со мной наедине, как он сразу же выходил из себя и орал на меня. Мне казалось, что причина его агрессии во мне, что это моя вина.

– Теперь понятно. Кэрри, я согласна, это очень тяжелое переживание. К сожалению, действительно, так чаще всего и происходит с детьми. Если им не объяснять, они начинают верить, что причина всего происходящего кроется в них. А как теперь вы смотрите на ситуацию?

– Что я не была причиной этих вспышек гнева и ярости, я просто была зеркалом. Наверное, было бы лучше не включаться в игру, но я не знаю, возможно ли такое, может ли, ребенок, каким-то образом отстраниться или экранироваться от этого в лет 6 или 7.

– Не думаю, Кэрри. Мы постоянно включаемся в подобного рода игры, и это происходит даже с самыми опытными из нас, с профессионалами, вроде психотерапевтов и психиатров, которые консультируют десятки лет. Более того этот вопрос предполагает, что ваше включение в эту игру было чем-то нежелательным. Безусловно, испытывать на себе чью-то агрессию это очень травматичный опыт, особенно, для ребенка и особенно, если агрессию проявляет родитель. Но давайте теперь посмотрим на это несколько глубже, мы же не знаем, от чего он вас уберег. Как вам кажется, что хорошего могло быть в этих эпизодах?