Валерий Лейбин - 80 лет. Жизнь продолжается

Комната в доме ИТР осталась за нашей семьей. Через несколько лет мама, бабушка и я переселились в другую комнату, находящуюся в том же доме, в другом подъезде, но на пятом этаже. Комната была роскошная – аж девять метров в двухкомнатной квартире, где проживала другая семья, состоящая из мужа, жены и мальчика, который был старше меня на три года.

В комнате помещались две кровати, стол и стулья. На одной кровати спали мама и я. В раннем детстве у меня болели ноги, и я не засыпал, пока моя мама не погладит их, согревая теплом, так как я страдал ревматизмом до начала школы. На другой кровати у стеночки спала бабушка с котом. Кот ложился вместе с ней, вытягивал лапы вдоль кровати, как человек, голову клал на подушку, и так они спали. Мы все очень любили рыжего кота. Однажды получилось так, что я шел на кухню, нес посуду и, видимо, стукнул ее о стол. Не заметил, что кот сидел на раме форточки, которая была полностью открыта. От внезапного стука кот испугался и выпал из форточки на улицу. Мы побежали вниз, с пятого этажа, подобрали его, две недели выхаживали, отпаивали молоком, но он оказался такой живучий, что вскоре выздоровел. Видимо, хотя кот упал с пятого этажа, но часть пути из окна он спустился по водосточной трубе, потому что когти были ободраны. Но я, чувствуя свою вину за случившееся, сказал бабушке, что кот выпрыгнул наружу за птичкой, которая пролетала мимо форточки. Бабушка меня не ругала. И через две недели кот полностью выздоровел.

Бабушка и мама жили дружно. Бабушка готовила, любила чай, в основном его пила, ела мало. Я, как правило, был с ней или в детском саду, куда она меня отводила и забирала. Мама все время была в школе, поскольку она являлась учителем русского языка и литературы, а затем стала завучем в одной из школ. Поэтому только в воскресные дни мы были вместе.

Игрушек было мало. Помню, что дома у меня была кукла и бумажные платья, которые можно было менять. В детском саду я дружил больше с девочками, чем с мальчиками. До сих пор помню одну фотографию, где я танцую с девочкой. На мне одежда кавказского джигита, а на девочке – свадебное платье.

Галя (двоюродная сестра) и Лера у ёлки, 1946 г.

Детский сад («Свадьба» по-кавказски), 1948 г.

Смотря на детскую фотографию, возникает вопрос: «Как три года спустя после войны в детском садике сохранился кавказский национальный костюм?» Поскольку немцы не были в городе Боровичи, то одежда и костюмы никак не пострадали и напоминали об интернациональном воспитании в дошкольном учреждении.

В детском садике я был свидетелем одного происшествия, когда дети надсмехались над одним мальчиком. Около детского сада проезжал «говновоз», то есть лошадь с деревянной бочкой, куда кучер выливал «говно», собранное из деревянных туалетов. Мальчишки что-то кричали и дразнили кучера. Тогда он схватил черпак, собрал «говно» из бочки и выплеснул его на одного из мальчиков. Все дети бросились в стороны, и только мальчик, от которого ужасно пахло, остался стоять и начал плакать. Впоследствии часть детей дразнила этого мальчика, и только некоторые из них, включая меня, проявляли сочувствие к нему.

Лера, 6 лет, 1948 г.

Когда мне было шесть лет, мама стала работать летом в детском лагере и соответственно взяла меня с собой. Именно там она меня учила плавать. Учила таким образом: заходила сама по грудь в воду, брала меня на руки, а потом бросала в воду, чтобы я, барахтаясь, плыл к берегу. Вот так потихоньку я научился плавать, хотя врачи говорили, что мне нельзя по грудь заходить в воду. Позднее, будучи взрослым, я понял, что при рождении у меня были проблемы с сердцем и врачи не советовали купаться в холодной воде.

Лера с двоюродной сестрой Галей, 1951 г.

Мама и Лера (11 лет), 1953 г.

Перед тем как пойти в школу, я заболел и почти месяц лежал в больнице. В школу я пошел не 1 сентября, как все ученики, а на две недели позже, когда вышел из больницы. Школа была расположена довольно далеко от моего дома. Видимо, на это были причины у мамы, которая знала, какие учителя были именно в данной школе. Причем оформление в школу производила не моя мама, которая была учительницей в другой школе, расположенной еще дальше, на другом берегу реки Мсты, а ее подруга. Она не знала мою фамилию, и поэтому меня записали Осиповым по фамилии матери. Под этой фамилией я прожил несколько лет, пока не получил паспорт.

В первых классах я ходил в вельветовой курточке. На голове была не панамка, а типа тюбетейки, поскольку тогда это было очень модно носить. И помню, гордость у меня была, так как я носил планшет. На фронте военные командиры, офицеры носили такую кожаную сумку, планшет. Там были карманчики, где помещались карандаши, перьевые ручки, линеечки (шариковых ручек-то не было). Не пенал деревянный, а сумка офицерская. Видимо, судя по всему, планшет достался мне от Людмилы, которая была на фронте врачом. Таким образом, планшет был моей гордостью.

Летом мальчики и девочки проводили время на улице. Чаще всего я находился в компании девочек и в первом, и во втором классе ходил с девочками на речку. Мы купались без трусов, девочки не стеснялись меня. Как и девочки, я вышивал крестиком что-то. Не помню, кто научил меня вышивать крестиком, скорее всего, бабушка. Во всяком случае, я крестиком вышил изображение кота, которое бабушке очень нравилось, так как вышивка напоминала того кота, который был в нашем доме.

То, что я находился среди девочек, было, скорее всего, свидетельством того воспитания, которое я получил в обществе мамы и бабушки. До второго класса я ходил в баню в женское отделение вместе с мамой, поскольку после войны во многих квартирах не было ванны. Меня нисколько не смущал вид голых женщин, поскольку я привык к женскому общению. Правда, во втором классе маме сделали замечание, что взрослому мальчику пора бы ходить в мужское отделение бани. Так я стал самостоятельно приобщаться к мытью с мужиками, которые подчас после парилки выпивали и матерились.

Помню, что в те трудные времена, когда не было продуктов, мы делали из проволоки такие приспособления, когда бежали за машиной, где перевозился жмых (спрессованные отходы от зерновых культур), хватали крюком изделия и потом ели жмых в качестве деликатеса. Помню также, что перед праздниками (майскими, Октябрьской революции) позади продуктового магазина, во дворе, были очереди, где продавали муку. Мы, дети, вставали к какой-нибудь тёте, чтобы она получила муку и на нас, а она платила нам десять копеек. Так мы зарабатывали деньги на то, чтобы купить билеты на какой-нибудь фильм. В клубе «Керамиков» был зрительный зал, и мы ходили, как сейчас помню, охотно на фильм о Тарзане, который воспитывался в джунглях. После войны было четыре серии этого фильма, сделанного в Германии. Мы, подражая Тарзану, произносили звуки и вели себя подобно дикарю. В одной из серий Тарзан попался в джунглях в сети огромного паука. Он никак не мог вырваться из паутин, представлявших собой огромные веревки. Паук приближался к голове Тарзана, и мы испытывали страшный ужас. Потом летом мы ходили в ближайший лес, строили шалаши и носились вокруг, произнося звуки, подобно Тарзану, рукой прикрывая рот и издавая вопли.