Леонид Баталин - Блеск и нищета сумасшедших

– Ах ты гондон такой! Ах ты гнилой пидарас! Сифилисная дырка! – вмешивается Палыч. – Опять шампунь спиздил!

– НЕ БЕЙ МЕНЯ! – начинает орать Чуча, хотя Палыч ещё даже не подошёл.

Сзади к нему подкрадывается Коля Чайкин и бьёт кулаком по спине. Кучин начинает орать:

– ЧАЙКИН МЕНЯ БЬЁТ! МНЕ БОЛЬНО! ВАС ВСЕХ УВОЛЯТ И ПОСАДЯТ В ТЮРЬМУ! ВЫ ВСЕ ПИДАРАСЫ!

– Чайкина вязать надо, – констатирует Палыч. – Лена, неси вязки.

– Я не Чайкин, я Елена Исинбаева! – кричит Коля и выбегает в коридор.

Лена несёт из сестринской вязки. Палыч блокирует выход из Палаты, заслоняя собой дверной проём. Но Колю Чайкина просто так не проведёшь! С диким криком:

– Ааааааааааа! Я ЛЕНА ИСИНБАЕВА!

Он бежит напролом и прорывает оборону. Крепкий Пал Палыч даже пошатнулся от такого напора.

– Он дурак конченный, он сумасшедший! – комментирует Чуча. – У него мозгов вообще нету!

– А у тебя как будто есть? – спрашивает санитарка.

– Я НОРМАЛЬНЫЙ!!! – снова резко повысил голос Кучин. – ЭТО ВЫ ВСЕ ТУПЫЕ, А Я НОРМАЛЬНЫЙ! ПОНЯЛИ?!

Тем временем Коля Чайкина бежал по коридору в другой его конец. За ним Палыч и Лёша Комаров, решивший заработать баллы у персонала. И тут с тем же криком:

– Ааааааааа!

Коля Чайкин врезается головой в дверь балкона и проламывает её насквозь. Голова, оцарапанная дверью, застревает в ней, но Коля не чувствует боли, хотя продолжает орать:

– Аааааааааа!

Его не сразу получается вытащить. После нескольких безуспешных попыток Пал Палыч выдёргивает Колю за руку, оставляя на его шее кровоточащие царапины. Колю ведут обратно в палату – на вязки.

– РАЗОШЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ, Я СКАЗАЛА! – кричит Жаба. – НЕЧЕГО СМОТРЕТЬ, ВЫ НЕ В ЦИРКЕ! РАЗОШЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ!

*ШАРАХ!*– стукнула она по столу.

– Я ЖДУ, СУКИ!

Её почти никто не слушается. Пациенты толпятся возле входа в седьмую палату и наблюдают за тем, как привязывают Чайкина, который при этом орёт:

– Я БЕРЕМЕННАЯ ГОЛАЯ ЖЕНЩИНА, ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ТАК СО МНОЙ ОБРАЩАТЬСЯ, Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ В ПОСОЛЬСТВО США!

Неизвестно, где именно Коля нахватался таких слов. Во время приступов он, бывает, и на чужом языке заговорит, а потом не помнит ничего. Вот Вартанчик из пятой палаты вообще считает, что шизофрения – это дар божий, а голоса в голове – небесный эфир.

Тем временем в отделении образовывается новая кучка – больные толпятся вокруг двери в столовую и смотрят в дверные щели на остывающий ужин.

– ВСЕ РАЗОШЛИСЬ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! – рявкнула Жанна Ивановна. – ПОКА ВСЕ НЕ РАЗОЙДУТСЯ ПО ПАЛАТАМ И НЕ ЗАПРАВЯТ СВОИ КРОВАТИ, НИКТО НА УЖИН НЕ ПОЙДЁТ!

Тем временем санитарка тётя Рая, проверяя одну из кроватей, нашла странный свёрток. В аккуратно запаянной целлофановой обёртке от пачки сигарет был небольшой – размером с фалангу пальца – комок чего-то чёрного.

– Наркотики, наркотики, у них тут наркотики! – завопила Рая, демонстративно схватившись за сердце. – Срочно звоните Игорю Николаевичу!

– Это походу камень, братва! – удивлённо сказал Фархад Стасику. – Как он прошёл мимо нас?

– Бля буду, не знаю! – ответил Стасик.

Игорь Николаевич мигом прилетел на зов злой санитарки Раи. Та всё бормотала:

– И как им не стыдно, ой, ой, ой, как не стыдно! – Рая опять схватилась за сердце. – За наркотики здесь находятся и наркотики сюда тянут!

Под всеобщие ахи и охи Рая протянула Игорю Николаевичу свёрток. Тот внимательно осмотрел его со всех сторон, покрутил в руках, затем вскрыл и понюхал. Все взгляды устремились на него, и вдруг он произнёс:

– А-а, не беспокойтесь, это всего лишь говно.

По отделению прошла волна безудержного смеха. А ужин тем временем всё остывал.

– Первая, третья и четвёртая палаты, н-на ужин! Жрать, долбоёбы! Жрите, суки, давитесь! – закричал Палыч. Пока заведующий нюхал говно, медбрат уже успел накатить.

Больные послушно побрели в столовую. Сначала зовут палаты с наименьшим количеством коек – в первой, третьей и четвёртой их по восемь – потом уже остальные палаты, в которых по двадцать мест.

– Паша, ну просила же тебя не пить хотя бы сегодня! – на удивление тихо проговорила Жанна Ивановна. – Вот-вот главврач придёт на ремонт посмотреть.

– Да я же только опохме… – начал Палыч, но…

*буээээээ!*

На полу возле входа в столовую образовывается лужа оранжевой рвоты. Кому-то из больных обрызгало ноги.

– ТАК, А НУ ВСЕМ СТОЯТЬ! БУКА! ГДЕ БУКА, МАТЬ ЕГО? А НУ БЫСТРО БЕРИ ШВАБРУ И УБИРАЙ! ПАША, УЙДИ С ГЛАЗ ДОЛОЙ И НЕ ПОКАЗЫВАЙСЯ НА ГЛАЗА НИКОМУ, А ТО ПРЕМИИ ОБОИХ ЛИШАТ ИЛИ ВООБЩЕ УВОЛЯТ! – Жаба всё же повысила голос. – ВТОРАЯ И ПЯТАЯ ПАЛАТЫ, НА УЖИН!

Палыч пошёл блевать в туалет. Бука, местный грязнорабочий и по совместительству главная путана отделения, послушно убирал лужу вонючей рвоты.

Тем временем люди уже приступали к трапезе. Накрывала на стол тётя Рая. На ужин была вонючая перловая каша с редкими кусочками говядины.

– А почему мяса так мало? – спросил один тихоня из пятой палаты.

– А ты не видишь, кто на столовой работает? – ухмыльнулся Фархад. – твоё мясо ушло в фонд африканских горнолыжников!

– Поговорите мне, поговорите! – разозлилась тётя Рая.

– Да ладно, Раиса, мы же оба знаем, как твой муж по-тихому на велосипеде за вёдрами приезжает! – засмеялся Фара. – Мы с Лысым в субботу лично видели, как ты казённые харчи выносишь…

Рая побледнела – она не знала, что за ней тогда наблюдали.

– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! – У неё сорвался голос. Она заметалась туда-сюда, незаметно отодвинув подальше под стол ведро с оставшимся казённым мясом. – ОЙ, КАКОЙ БЕССОВЕСТНЫЙ, В ЧЁМ МЕНЯ ОБВИНИЛ! Сколько дают, столько и накладываю! Ой-ой-ой! Сердцу плохо! Жанночка, у тебя есть корвалол?

По столовой проходили негромкие смешки. В истинности слов Фарика никто не усомнился ни на секунду.

На самом деле на питание одного человека в день государством выделялось около пятисот рублей. Половина пилилась ещё до того, как продукты будут отправлены, ещё часть – на пищеблоке; до столовой доходило максимум сто. И из этой сотни предприимчивая тётя Рая щедро откладывала себе половину. В основном мясо, сыр и хлеб.

– Рая, главврач заходит! – тихо сказала вдруг Жаба.

И тут с сердцем у толстой тёти Раисы всё вдруг стало хорошо. Под шумок она схватила ведро с мясом и спрятала глубоко-глубоко в раздатку – туда, где никто не увидит.

Зашёл главврач. В столовой наступила гробовая тишина. Неловкое такое молчание. И его нарушил Фарик:

– Лунтик, что ты делаешь за сигарету?

– Нюхаю писюн! – отвечает безотказный Лунтик.

Дикий гвалт и смех. Жаба Ивановна заорала бы, как цербер, но при главвраче не получится.