Иван Стригин - Альтернатива выживанию. Введение в психосинтез

Причина лежит на поверхности: сопровождающие этот процесс побочные эффекты в виде привычных боли, страдания или унижения – меньшее зло по сравнению с небытием, которое нам угрожает, если наша выживающая личность исчезнет. Это своего рода анестезия, позволяющая не соприкасаться с травмой.

Выживающая личность удивительно устойчива: можно в течение многих лет быть клиентом психотерапевта, но так ни разу и не столкнуться с ней и даже не предполагать о том, что то, как мы проживаем свою жизнь, может совершенно не соответствовать нам.

Поскольку все или почти все мы травмированы глубоко внутри, то те или иные черты выживающей личности может найти в себе почти каждый из нас. Мы отождествляем себя с ней, становимся ей, забывая, кто мы есть на самом деле, и через это теряем себя.

Выживающую личность можно разглядеть в те моменты, когда мы чувствуем себя обманщиками и выдаем себя за кого-то другого, чувствуем пустоту внутри, как если бы жизнь не имела смысла, или когда обнаруживаем, что автоматически действуем или думаем противоречиво в разных ситуациях.

Также выживающая личность становится видна в паттернах зависимости: когда мы используем какой-то заместитель для удовлетворения нашего желания и потребности (алкоголь, наркотики, еду, секс, что-то другое), чтобы прикрыть и замаскировать чувство опустошения, отчаяния и боли внутри себя, избежать его.

У выживающей личности можно выделить два важных для ее понимания аспекта: ее персональную идентичность (кем я себя осознаю и чувствую) и привычный способ действия (что и как я делаю).

Аспект идентичности формируется в отношениях с неэмпатичным окружением, которое диктует нам то, какими мы должны быть, чтобы оставаться в отношениях с ним – например, чтобы быть членом семьи и быть принятым другими ее членами. В основе своей это определенная роль, которую человек играет в своей семье. Отказ от нее может повлечь за собой порицание, отвращение или отвержение. Внутренне это ощущается как снижение самооценки, обесценивание, неполноценность, чувство, что со мной что-то не так.

В аспекте действия мы видим поведение, соответствующее семейным нормам. Эти нормы могут быть как явно высказанными (например, «нельзя разговаривать о том, что происходит дома, с посторонними»), так и подразумеваемыми (например, никто в семье не говорит о своих чувствах, а попытки поговорить о них игнорируются, пропускаются, и тогда получается, что «нельзя говорить о чувствах»).

Один из примеров такого подчинения семейным нормам – поведение, поддерживающее семейный миф: например, миф «Мы – дружная семья» предполагает, что все члены семьи проводят большую часть своего свободного времени друг с другом, и стремление к свободе и независимости исключено и рассматривается как предательство. Неповиновение норме ощущается внутренне как непростительный грех, вызывает отчаяние и страх наказания.

Таким образом, в аспекте сознания выживающую личность удерживает стыд, который не позволяет отклоняться от сформировавшейся роли, а в аспекте действия – вина, возникающая при нарушении нормы.

Стыд и вина в выживании тесно связаны со страхом персонального уничтожения: если я стыжусь самого себя потому, что считаю себя неправильным, и на мне лежит вина, которую я не могу искупить, я неизбежно иду к точке, в которой я или себя теряю или отказываюсь от себя.

Так формируется контракт выживания (the survival contract). Он действительно может внутренне переживаться как определенное соглашение, которое я заключил с Другими: я соблюдаю их условия в обмен на то, что мне дают быть.

Все вышеперечисленное существенно снижает нашу способность к тому, чтобы чувствовать себя – запрашивать себя и слышать от себя ответ, – и, соответственно, к тому, чтобы испытывать по отношению к себе эмпатию. Иными словами, так мы отдаляемся от себя-настоящих и становимся невосприимчивыми к своему внутреннему опыту.

И тогда каждый раз когда мы идентифицируемся с навязанной нам и не соответствующей нам ролью, и действуем не так, как могли бы поступать мы-настоящие, а так, как того требует от нас наше окружение, мы входим в транс выживания (the survival trance).

Подобно тому как при наведении гипнотического транса загипнотизированный не лишается своей свободной воли полностью, но при этом становится сильно зависимым от воли гипнотизера, в трансе выживания мы становимся подчинены окружению, сохраняя при этом обманчивое ощущение собственной свободы.

Но, в отличие от примера с гипнотизером, в трансе выживания мы находимся гораздо более продолжительное время. Мы растем, созреваем и взрослеем, и гипнотизер – наше окружение – к тому времени переходит извне вовнутрь, создавая в нашей психике свое представительство, удерживающее нас в трансе уже изнутри.

Когда мы входили в этот транс, он не являлся для нас вопросом нашего выбора. Но и явного принуждения могло не быть: часто мы просто принимаем существующий порядок вещей как должное. Для нас так устроен мир, и потому такой транс с большой вероятностью может продолжаться всю нашу жизнь.

Вначале это семейный транс (the family trance), в котором мы настолько сильно идентифицируемся со своей ролью и функцией в семье, что весь остальной опыт становится невидимым для нас и как бы проходит мимо.

Семейный транс, с одной стороны, оберегает нас от столкновения с опытом небытия, с другой – способствует вытеснению травм, пережитых в семье, когда они несовместимы с семейным мифом или определенным видением членов семьи. Когда в терапии жертвы семейного насилия обнаруживают вытесненные травматические переживания, это часто вызывает изумление и понятный вопрос: «как это можно было забыть?»

Не меньшее потрясение – столкновение этого открытия с прежними воспоминаниями о своем детстве. Как будто из конкретных, хорошо сохранившихся в памяти событий кто-то просто взял и вырезал куски с травматическими переживаниями, либо замаскировал их установкой вроде «ну так я же этого тогда и заслуживал».

Взрослея, мы продолжаем оставаться в этом трансе, который становится трансом обыденной жизни (the trance of everyday life). Мы проводим большую часть своей жизни вдали от себя, не замечая или обходя себя, при этом формально оставаясь в сознании и даже преследуя какие-то практические, конкретные жизненные цели вроде карьерного роста или покупки машины.

По словам Чарльза Тарта, треть нашей жизни мы проводим во сне, оставшиеся две трети – в трансе. Существующая культура потребления и общественное сознание поощряет такое положение дел: избегание себя в трансе становится гораздо выгоднее, чем поощрение самоисследования и нахождения пути к себе. Последнее маскируется, сводится к бесконечному и пустому «личностному росту», поиску «правильной терапии» или «правильного терапевта», и часто служит очередным способом обойти себя для тех, кто уже что-то о себе-настоящем все-таки подозревает.