Екатерина Калмыкова - Опыты исследования личной истории

В лингвистических исследованиях классическим считается определение устного нарратива, предложенное Лабовым и Валецки (Labov, Waletzky, 1967); это определение получило дальнейшее развитие в работе Лабова и Фэншела (Labov, Fanshel, 1977), посвященной непосредственно психотерапевтическому дискурсу. Согласно этому определению, нарратив рассматривается как «один из способов репрезентации прошлого опыта при помощи последовательности упорядоченных предложений, которые передают временную последовательность событий посредством этой упорядоченности… Одним из наиболее общих способов введения нарратива является формулирование общей пропозиции, которую должен проиллюстрировать нарратив <���…> они функционируют как эквиваленты единичных речевых актов, таких, как ответ, высказывание просьбы, претензии и т. п. Нарративы иногда вводятся при помощи структурного средства, названного нами резюме <���…> каждый нарратив обычно начинается с указания времени, места, действующих лиц и поведенческих характеристик ситуации…» (Labov, Fanshel, 1977, p. 47). Необходимыми лингвистическими признаками нарратива являются: наличие придаточных предложений, соответствующих временной последовательности событий, отнесенность повествования к прошедшему времени и наличие определенных структурных компонентов. К последним относятся: а) ориентировка – описание места, времени действия, персонажей; б) осложнение или конфликт – возникновение препятствия; в) оценка – выражение авторского отношения к происходящему; г) разрешение – устранение препятствия; д) кода – завершение повествования и возврат в «здесь-и-теперь».

Такое деление на составляющие вызывает справедливую критику со стороны многих исследователей, прежде всего потому, что в реальном дискурсе крайне редко можно встретить нарратив, в котором действительно выражены все пять частей. У. Квастхоф (Quasthoff, 1980) недостатком данного деления считает тот факт, что выделяемые части относятся к разным сторонам нарратива: ориентировочная и оценочная части – к прагматическому аспекту, а оставшиеся три (конфликт, разрешение, кода) – к семантическому. Она же предлагает вместо конфликта и разрешения ввести критерий неожиданности, когда запланированный ход событий внезапно (с точки зрения рассказчика) нарушается непредвиденными обстоятельствами и требует осуществления незапланированных действий. Кроме того, Квастхоф различает нарративы, в которых сам рассказчик является главным действующим лицом (актантом), и повествования о событиях, где рассказчик был всего лишь наблюдателем. Мы полагаем, что для психотерапевтического дискурса это различение очень важно, поскольку основная задача пациента в ходе психотерапии – рассказывать о себе истории, где он сам является актантом, и, соответственно, появление историй второго типа может свидетельствовать о действии сопротивления или механизмов защиты.

В более поздних работах (Ehlich, 1983; Hartog, 1994) предлагается различать нарратив в узком и широком смыслах слова: а) повествование вообще как процесс порождения историй, рассказов, описаний и т. п.; б) нарратив как конкретную, четко очерченную форму повествования, существующую наряду с другими, – так называемыми «отчетом», «описанием», «изображением». Отличительной чертой нарратива в узком смысле О. Людвиг (Ludwig, 1984, S. 45) предлагает считать наличие конфликта (осложнения) и его разрешения; прагматический аспект нарратива состоит в том, чтобы слушатель мог «как бы» принять участие в происходивших событиях. Иначе говоря, рассказывание истории направлено на то, чтобы вовлечь слушателя эмоционально, сделать сочувствующим наблюдателем или «соучастником» событий. Другую прагматическую задачу решает рассказчик, предлагая своему слушателю «отчет», который построен таким образом, чтобы предоставить слушателю информацию, необходимую для оценки или принятия решения по какому-либо вопросу (Rehbein, 1984).

Разнообразие подходов и пониманий нарратива заставляет усомниться в том, что это понятие можно операционализировать. Не случайно Р. Водак (Wodak, 1986) указывает, что нарративы в строгом смысле слова едва ли встречаются в повседневном общении, поэтому нет смысла искать некую единственную форму нарратива. Тем не менее, на наш взгляд, упомянутые подходы имеют нечто общее, а именно: во всех определениях нарратива прямо или косвенно отмечается изменение состояния персонажа (актанта) и/или ситуации в конце повествования по сравнению с его началом. Иными словами, нарратив в узком смысле слова в семантическом аспекте предполагает необходимость какой-то динамики состояний, внешней или внутренней, что является результатом некой деятельности персонажей, тогда как другие повествовательные формы (например, описание) не требуют непременной активности действующих лиц и осуществления изменений.

Исходя из этих соображений, мы предлагаем следующее операциональное определение нарратива. Данное повествование можно считать нарративным в случае, если выполняются следующие семантические критерии.

1. Репрезентация в рамках рассказываемой истории временной последовательности событий, включающей какие-либо действия актанта, ментальные и/или физические, которые ведут к некоему изменению его собственного состояния или состояния его окружения (ситуации, других действующих лиц). Такие действия могут принимать форму а) «осложнения и разрешения» или б) «нарушения плана»; при этом «изменения состояния» включают в себя изменения физического или ментального состояния, перемещения в пространственном и социальном континууме и т. п. актанта и других действующих лиц.

2. Отчетливое и конкретное указание на место и время действия, а также на действующих лиц.

Соответственно, маркерами нарратива в тексте являются: а) «резюме», предшествующее изложению нарратива; б) «кода», возвращающая слушателя от повествования к настоящему времени; в) прямая речь действующих лиц нарратива.

Формулируя данное операциональное определение нарратива, мы остаемся в рамках его традиционного понимания как сообщения о происшедших событиях, в котором установки, оценки и эмоциональные реакции рассказчика кажутся отодвинутыми на второй план. Иной подход, центром внимания которого является аффективно-оценочное отношение рассказчика к сообщаемому, предложен в работе Дж. Герхардт и Ч. Стинсона (Gerhardt, Stinson, 1994). Они опираются на концепцию Л. Полани (L. Polanyi, 1989), согласно которой всякий рассказ уникален потому, что его автор в своем повествовании неизбежно предъявляет определенную точку зрения на мир, предлагая слушателю принять и разделить ее. Герхардт и Стинсон разрабатывают понятие «объяснения» (account), которое представляет собой лингвистическое средство, используемое при оценивании какого-либо действия; оно призвано объяснить поведение или происшествия, когда события развиваются нежелательным, «неправильным», неудовлетворительным образом (L. Polanyi, 1989, p. 160). Иначе говоря, «объяснение» должно выявить значение, которое данное действие, происшествие или поведение имеет для субъекта. Такой тип дискурса авторы считают типичным именно для психотерапевтического взаимодействия, причем «объяснение» используют и терапевт, и пациент.