Екатерина Калмыкова - Опыты исследования личной истории

У каждого человека можно обнаружить определенный набор механизмов психологической защиты, более или менее адаптивных, которые обеспечивают относительно постоянный уровень функционирования Я. В ситуациях, несущих угрозу жизни или воспринимаемых как таковые, более сложные и высокоорганизованные защиты сменяются более примитивными. Тем не менее бессознательные защитные процессы психики продолжают функционировать даже тогда, когда высшие психические процессы оказываются серьезно нарушены или блокированы.

В настоящее время концептуальный аппарат для изучения рефлексии развит недостаточно: исследователям постоянно приходится изобретать новые конструкты, которые немногим отличаются от старых и в целом не открывают какого-то нового пути к пониманию рефлексии. Так, например, введенный В.В. Знаковым термин «самопонимание» обозначает одну из граней самосознания, которая у других авторов называется «осознание себя», «самоосознавание», «расширение поля сознания» и т. п.

Так, именно в этом смысле термин «интеллектуальная рефлексия» используется в исследованиях способности думать об основах собственного мышления (см.: Давыдов, 2002; Степанов, Семенов, 1985).

Аналогично «когнитивному мониторингу» у Флэйвела (Flavell, 1979).

«Стихийным», поскольку его автор, А. В. Брушлинский, насколько нам известно, не сопоставлял свой подход с дискурс-аналитическим, хотя они во многом совпадают.

В этой работе, правда, авторы пишут не о РФ, а о ментализации, но совершенно очевидно, что имеется в виду именно способность к принятию рефлексивной позиции по отношению к себе и к другим, а не ментализация в более широком смысле этого слова, см. с. 1.

Цит. по: Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 10 тт. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 6.

Надо сказать, что долг Ю.Т. продолжала исчислять в рублях, несмотря на то, что после дефолта 1998 г. стоимость рубля упала приблизительно в четыре раза, а соответственно, реальная величина долга (исчисляемая в долларовом эквиваленте) была в четыре раза выше его номинальной величины. Эта сторона вопроса не затрагивалась в тот момент совершенно, что тоже уводило нас от реальности.

Ф. Гринэйкр (Greenacre, 1975) в своей работе, посвященной технической, теоретической и исследовательской ценности реконструкции, предлагает различать «конструкцию» как предварительную ступень реконструкции. В данной статье мы не придерживаемся этого различения, а будем использовать эти термины синонимически.

Нельзя не упомянуть и о том, что с точки зрения социального конструктивизма реконструкция прошлого невозможна в принципе, поскольку значения и смыслы конструируются во взаимодействии друг с другом.

Можно, правда, предположить, что нарратив «об изнасиловании» оказал влияние на репрезентацию раннего травматического опыта: «больничный нарратив» был пересмотрен или даже создан под давлением инцестуозных желаний и фантазий, прорвавшихся в сознание в подростковом возрасте. Эта гипотеза, однако, не объясняет выраженного паранойяльного характера большинства фантазий пациентки; более вероятным кажется повторное использование прототипического представления о пенетрации.

Переживания пациентки наводят на мысль о том, что у нее нарушена так называемая «модель быть вместе» (Stern, 1994). Эта модель представляет собой интернализованный паттерн переживания младенцем связи с матерью (или заменяющей ее фигурой), состояния динамического взаимодействия. При наличии хронической (или кумулятивной) травмы, например, при наличии депрессии у матери, интернализация этого состояния взаимодействия нарушена, что проявляется у взрослых пациентов как нарушение способности «быть вместе с кем-то».

Кстати: Р. почти все время анализа лежала на кушетке, завернувшись в одеяло, за исключением жарких летних дней.

Приведенное высказывание пациентки по поводу уборки имеет, разумеется, очевидный трансферентный смысл: аналитик воспринимается как вторгающаяся родительская фигура. Кроме того, это протяженное эмоционально насыщенное высказывание обеспечивает непроницаемость пациентки для возможных комментариев аналитика, что функционирует как конкретное, здесь-и-теперь реализуемое противодействие ожидаемому разрушительному вторжению аналитика во внутренний мир пациентки. Однако данные аспекты остаются в настоящий момент без внимания, поскольку выходят за пределы темы ментализации.