Джеймс Холлис - Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души

Из магического мышления, конечно же, происходит и наивная наука древних культур. Древние со всей неизбежностью опирались не на упорядоченное наблюдение и доказанные гипотезы (что от Бэкона, XVII века и по сей день мы привычно считаем основным условием логического умозаключения), а на проекции, менеджмент страха и подтвержденную правоту комплексов. По иронии судьбы, современный фундаментализм возвращается именно к этой научной наивности из-за непроанализированного, компенсаторного превозношения Эго и защиты от комплексов. Возможно, в трехэтажной Вселенной, где мы являлись бы средоточием самовластного Эго, жить было бы куда приятнее. Возможно, приятнее быть венцом творения, чтобы можно было возносить до небес непомерно возвеличенное Эго. Наверное, приятно и по-прежнему воображать, что мы – или если не мы, то уж точно приглаженный и напомаженный телепроповедник – можем угадывать, что на уме у Бога, который, как ни странно, обладает теми же вкусами, ценностями, убеждениями и неврозами, что и мы! Конечно, это уже совсем другая тема, переоценка нашего хрупкого путешествия на борту крупицы пыли, подхваченной великим ветром, дующим сквозь века. Один индеец-чиппева как-то решил определить свое место с помощью образов великой загадки:

Исследуя теневую природу близости в личных отношениях, мы вторгаемся в одну из сокровенных наших тайн, очень глубокую, архаическую часть нас самих, которая пытается отринуть суровость жизни, одиночество, потрясения разлук и утрат и забыться в объятиях возлюбленного. Фрейд полагал, что большинство наших неврозов основывается на сексе, хотя его позиция здесь куда шире, чем принято считать. Для него эрос, жизненная сила, находится в вечном поиске наслаждения, избегает боли, постоянно стремится к прекращению напряжения мышечной ткани, даже к самоуничтожению. Когда этот «призыв к слиянию» становится всепоглощающим, мы отступаем перед лицом своих эволюционных программ, извращая эрос вокруг суррогатных целей (порой называемых «перверсиями», в буквальном значении «повернутыми или направленными к цели»). Или же нам доводится страдать от невыносимой боли неудовлетворенности – в том случае и до тех пор, пока не сможем сублимировать неотложность желания в работу, искусство или какую-либо другую творческую форму деятельности. Необходимость подобной трансформации эроса – неизбежная данность цивилизации. К несчастью, извращения желания могут также вести к великому разрушению. Юнг почтительно относился к силе эроса, напоминая, что Эрос был богом у древних, и считал его многочисленные проявления иллюстрациями тех творческих путей, которыми психе, или душа, проявляет себя в мире в поисках смысла.

В наши дни в психиатрической среде расстройствам желания принято давать определении « парафилии» , от слова « филос» , или любовь во всех ее искаженных формах. Возможно, слово «желание» здесь будет более уместно, чем «любовь», учитывая, что любовь и желание не обязаны совпадать. Однако давать определение парафилии — значит принимать некую культурную перспективу, чтобы выносить подобное суждение. Измените культуру – и изменится перспектива. Скажем, кому-то из нас едва ли придется по душе мысль убивать и есть собак, хотя в некоторых частях света мясо собаки – вполне приемлемая строка ресторанного меню. В мире Платона отношения взрослый – ребенок были не только естественными, но даже возвышенными, были более высокой формой отношений, чем между противоположными полами, так как считались чище, не столь перегруженными добавочными программами. Сегодня мы называем их педофилией и отправляем за решетку тех, кого поймали за этим занятием. В данном случае осуждение – необходимость, поскольку психика ребенка достаточно хрупка и нуждается в защите. Но кто может сказать, что такое желание противоестественно, ведь оно происходит от человеческого естества и бытовало на протяжении столетий?

Многие привыкли считать патологией и ту любовь, «что вслух не смеет называть себя любовью» [44], то есть гомосексуализм. Однако же он встречается во всех цивилизациях и в равной степени представлен по всему земному шару – еще одно из множества свидетельств его скорее биологической, чем культурной или личностной подоплеки. Прошли уже десятилетия, как он был депатологизирован, выведен за пределы анормального в психологических кругах, и ненормальностью может теперь показаться разве что невежде или тому, кому не дает спокойно спать любая двусмысленность в своей собственной природе. То, что присутствовало в любой культуре, считалось нормальным во многих и превозносилось в некоторых (как, скажем, в античных Греции и Риме, а также почитание «духа двоих» в культурах американских индейцев), по-прежнему остается теневой угрозой для озабоченных.

Или возьмем, к примеру, фроттеризм – желание потереться о кого-то, возвращающее нас к ребенку в каждом из нас. Оно сохраняется и у взрослого, иначе зачем тогда было бы целоваться, обниматься или вообще касаться друг друга? Фетишизм выбирает объект, метонимию, чтобы суммировать, имитировать больший спектр ассоциаций. Не решаясь приблизиться к любимому человеку, кто-то может дорожить его фотографией или же какой-то деталью туалета – своего рода синекдоха, где часть представляет целое. Патологическим или же теневым моментом здесь является не желание, а скорей страх индивида обратиться к подлинному объекту желания вместо его символического суррогата.

Эти строки написаны не для того, чтобы оценивать те или иные формы поведения, но предположить, что желание глубоко человечно. Мы сами в силу очевидности – плод желания, в противном случае у нас не было бы небоскребов, симфоний, космических полетов, не было бы сыновей и дочерей. Те, кто может пострадать от нашего желания, действительно нуждаются в эффективной защите со стороны общества, но и нам не помешает уяснить для себя субъективное качество нашей реакции на желания других, когда у нас самих желание, что называется, в крови. В настоящее время в Соединенных Штатах зарегистрировано пятьсот тысяч случаев сексуального насилия, и значительно большее их количество не установлено. Тот факт, что их жертвы, прошлые и будущие, должны быть защищены, не подлежит сомнению, однако преступным здесь является преступление границ взаимности людей, а не внезапно вспыхнувшее желание. Это нарушение границ происходит, в частности, от неспособности к самоограничению, требуемому от нас любовью, которое принимает и объемлет желание, не отвергая его.