Джеймс Холлис - Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души

Те, кто в своем опыте скованы рамками своей истории, воспитания, племенными табу, комплексами родительской семьи, живут в эмоционально ограниченных отношениях. Более того, они оказываются скованы обширным, травматическим ранением детского периода, часто наделены безнадежно избыточными имаго, в результате чего им недостает элементарной способности сопереживать другому. Именно поэтому они могут претворять в жизнь ужасающе-агрессивные программы без всякого раскаяния и без угрызений совести. Таковы «опустошенные души», как образно и метафорично назвал их в свое время Адольф Гуггенбюль-Крейг. Их величайший пафос при всем том, что их отношения неизменно конфликтны и травматичны, в том, что они остаются замкнуты в таком стерильном, одноцветном, повторяющемся внутреннем мире, который может воспроизводить разве что одну и ту же унылую тему и ее финал. Будет справедливым признать, что многие из наших трудностей во взаимоотношениях происходят от ограниченного, эмоционально несостоятельного воображения и что мы во многом прикованы к образам, заряженным давным-давно и не в наших краях.

Так как же программируется динамика отношений, энергетически заряженное имаго в каждом из нас и насколько поддается переменам? Откуда столько беспокойства и неблагополучия в наших отношениях?

Наши первые сигналы взаимоотношений открываются в первичных формирующих опытах. Действительно ли он здесь, этот Другой [51]? Неопределенный, отсутствующий, наказующий? Или, может, Другой – заботливый, надежный, охотно идущий нам навстречу? Может быть, Другой сдержан, непредсказуем или же безудержно навязчив? Эти ранние пробы исключительно сильны в формировании будущих взаимоотношений, особенно в детские годы, когда мы податливей всего, наиболее склонны к субъективному прочтению мира, говорящего нам: это ты, а это мир, таков он есть, и так будет впредь!

Конечно же, мы получаем много разных сигналов, каждый из которых в силах видоизменить программирование этого имаго отношений. Однако нам придется признать, что самые ранние, самые мощные и наиболее устойчивые сигналы, как правило, происходят от этих первых опытов взаимодействия «родитель – ребенок». Они, следовательно, составляют те архаические послания, что продолжают едва слышно пульсировать под поверхностью наших теперешних взаимодействий с другими людьми. И чем больше интимности в этих отношениях, тем больше в них присутствует архаическая драма с ее директивами, осознается она или нет. И хотя мы вовсе не автоматы, не узники этой истории, все равно достаточно наивны, чтобы игнорировать ее навязчивое присутствие.

И, поскольку образы межличностных отношений порождаются этими архаическими программами, так же порождается и жизненный стиль, стратегии личности и тип поведения, склонного к повторяющимся паттернам. К примеру, двумя неизбежными категориями нашего общего травматического экзистенциального опыта являются: 1) ощущение того, что Другой нас подавляет, вторгается в наше личное пространство или причиняет вред и/или 2) ощущение оставленности Другим. У каждого из этих переживаний достаточно сил, чтобы подавлять, даже замещать собственные способности уязвимого ребенка к свободе выбора. Все мы имеем опыт переживания этих двух категорий, но с различной степенью интенсивности, притом они могут самыми разными путями быть опосредствованы или смягчены Другим. Даже при том, что ни один родитель не может быть постоянно рядом с ребенком, в целом ободрение, последовательность и доброе намерение со стороны родителя могут сделать многое для смягчения силы сигнала всеобъемлющего смятения или оставленности или, конечно, загнать страх ребенка еще глубже.

С учетом воспринятого опыта подавления Другим общее послание, которое получает ребенок, – это представление о своем бессилии перед лицом Другого. От этого подчиняющего послания исходят три стратегии. Первая – научиться паттернам уклонения, чтобы как можно реже подставлять себя под удар. Мы все наделены этими паттернами в наших житейских отношениях и дома, и на работе. Мы уклоняемся, откладываем в долгий ящик, забываем, пытаемся увильнуть, выдумываем всякие уловки, мы диссоциируем, подавляем и вытесняем. Пожалуй, чаще всего мы избегаем эмоционально заряженных моментов, конфликтов и своего неподдельного отличия от других. Все это потом отзовется в нас ноющей болью как сожаление, депрессия или непрожитая жизнь. Подобное уклонение ведет к потере личной целостности. И не представить себе, сколько сожаления или депрессии в отношениях происходит от этого отречения от нашей собственной неповторимой индивидуальности!

Во-вторых, чувствуя себя бессильными, мы прибегаем к комплексу власти в попытках обрести независимость от окружающей среды, стать сильнее Другого и, в свою очередь, контролировать его. Кто из нас время от времени не попадал под власть подобного комплекса силы? (В груди того, кто пишет эти строки, бьется сердце диктатора, и у каждого из нас внутри есть маленький диктатор.) Какая из семейных пар свободна от мотива власти в каждый отдельный момент? Власть – это не зло, скорей, это проявление энергии между двумя людьми. Вопрос тогда будет выглядеть следующим образом: что представляет собой скрытая программа в определенных отношениях? Согласно уже упоминавшемуся высказыванию Юнга, где верх берет власть, там нет любви, иначе говоря, если власть заменяет взаимную связь, тогда взаимоотношения становятся невольниками теневой программы.

В-третьих, мы учимся уступать, заискивать, ублажать Другого в надежде смягчить его, получить его необходимое одобрение и умерить его власть над нами. Снова же, рефлективно уступая воле других людей, без подлинной рефлективности мы движемся к потере цельности в отношениях с ними. Если я все время буду хорошим и уступчивым, то перестану быть личностью со своими ценностями, перестану быть самим собой (крайняя форма этого уступчивого поведения в наше время получила название «созависимость»). Тогда в случае возможной коллизии, куда деваться непроявленному гневу? Возможно, он примет соматическое выражение, как болезнь, возможно, превратится в депрессию или будет понемногу вытекать наружу в виде внезапных вспышек язвительности или резких возражений. Каждый из нас формирует все три эти стратегии в ходе своего раннего развития, и с течением времени они периодически проявляются во взрослых отношениях.

В соответствии с этим переживание оставленности часто интернализируется как имплицитное заявление о нашей значимости, ценности для Другого или о его отсутствии, что совершенно не зависит от того, делает ли подобное заявление отсутствующий Другой или нет. Тем самым мы снова формируем три базовых паттерна с тысячей различных вариаций. Во-первых, мы отождествляем себя с этим кажущимся отвержением и повторяем послание имаго, уклоняясь от своих талантов и желаний, сводя на нет свои усилия и прячась от тех насущных требований, которые жизнь выдвигает перед каждым из нас. Или же оказываемся на крючке у сверхкомпенсации и из кожи лезем вон, чтобы доказать миру, какие мы хорошие, какие достойные и значимые. Такие люди нередко достигают своих внешних целей, но не получают от них удовлетворения, поскольку переживание того, что внутри чего-то не хватает, – это вечно голодная пустота, требующая корма снова и снова, без малейшей передышки.