Валерий Гиндин - Психопатология в русской литературе

А пока приведем слова И. Гарина: «Гоголь принадлежал к тому типу гениев, чей талант до поры и времени находился как бы в свертке, скрытой потенции, выливаясь изредка в неожиданных выходках, нередко отрицательного свойства, или в гротескных, эпатирующих формах, художественная фантазия трансформировалась в талант виртуозного передразнивания, артистичность – в шутовство, ум – в иронию».

В нашу задачу не входит жизнеописание Гоголя в его Петербургский период. Особо ничего примечательного, имеющего отношение к нашему повествованию не было. Не случилась служба в департаменте Уделов, не получился из него учитель словесности, не удалась профессорская должность в Петербургском университете, но началась кипучая литературная деятельность, когда самые известные и самые любимые нами произведения вышли из под его пера. Об этом написано так много, что ничего нового добавить уже невозможно.

При анамнестическом исследовании пациентов, психиатров всегда интересует вопрос о сексуальных проявлениях больного и каких либо девиациях в половой жизни, поскольку они могут пролить свет и на особенности психопатологических отклонений.

Так вот в истории болезни Гоголя есть одно большое пятно – это его сексуальность или вернее отсутствие её.

Отсутствие сексуального интереса к женскому полу в годы юношества, да и во все последующие годы породило легенду того времени о том, что Гоголь был импотентен, а в последствии безумен по причинам необузданной мастурбации.

В. Чиж пишет: «Ещё на школьной скамье, я помню, почтенные наставники, убеждая нас во вреде онанизма, ссылались на пример Гоголя: такой гениальный человек и заболел от онанизма».

В те годы среди медиков существовало мнение, что онанизм настолько вреден, что может вызвать спинную сухотку, что вместе с семенной жидкостью будто бы истекает и мозговое вещество. Но tabes dorsalis это проявление нейросифилиса, а не следствие мастурбации.

Эти механистические инвективы просуществовали так долго, что даже в советское время учителя внушали школярам, что от «рукоблудия» тупеет ум, и гаснут способности.

Современные исследования показывают, что онанизм – это проявление юношеской гиперсексуальности, это один из суррогатов полового акта, что частая и неумеренная мастурбация есть признак тяжелого невроза или более грубой психической патологии.

До 60 % школьников Москвы 7–10 классов занимаются мастурбацией (данные 1979–80 гг.). Но по миновании этого периода у подавляющего большинства юношей и девушек начинается нормальная половая жизнь и никаких отклонений в психическом здоровье не происходит.

Гадать и судить о том мастурбировал Гоголь или нет – задача малопривлекательная. Остается только предположить, что или Гоголь действительно мастурбировал, т. к. в силу своей застенчивости не мог сблизиться с женщиной и тем самым удовлетворить свою физиологическую потребность, или таковой потребности вообще не было изначально, т. е. отсутствовало либидо.

Но нельзя сказать, что «женский вопрос» вообще не интересовал Гоголя. Интересовал, но как-то странно, каким то ледяным ветром веет от этих женских образов в произведениях Гоголя.

Амбивалентность, вот та характерная черта, которую Гоголь вносит в описание женщин. С одной стороны импотентная выхолощенность, а с другой явное неравнодушие к определенным частям женского тела, несущих мощный потенциал эротизма: «разметавшаяся на одинокой постели горожанка с дрожащими молодыми грудями», «нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал». «Молодые груди» у героинь Гоголя обязательно упруги, куполообразны, они дрожат, колеблются, трепещут, встревоженные вздохами».

А вот что видится сумасшедшему Поприщину: «Хотелось бы заглянуть в спальню… там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет. Посмотреть бы на ту скамеечку, на которую она становит, вставая с постели, свою ножку, как надевается на эту ножку белый как снег, чулочек… Ай! Ай! Ай!». И везде так, везде присутствует белый цвет, все женщины светятся неземным светом.

А. Белый: «Когда он описывает женщину – то или виденье она, или холодная статуя с персями матовыми, как фарфор, непокрытый глазурью», или похотливая баба, семенящая ночью к бурсаку. Неужели женщины нет, а есть только баба или русалка с фарфоровыми грудями, сваянными из облаков?».

Не странно ли, что прекрасные женские облики неизбежно принадлежат у Гоголя колдуньям, русалкам, мертвецам или женщинам недобрым, вносящим собой зло и разрушение, а В. Чиж даже сказал, что лучший женский образ Гоголя – старуха Коробочка.

Целомудренное, коленопреклоненное восхищение женщиной в произведениях Гоголя и в то же время пристрастие к скабрезным сальным анекдотам, рассказываемым им не только с мастерством, но и с большим удовольствием. Этот болезненный цинизм проявлялся только в узком кругу близких и ни в одном произведении писателя мы не найдем описания откровенных интимных сцен, может быть за исключением эпизода, когда нагая Панночка скакала верхом на Хоме.

Любит ли Гоголь женщин плотской любовью? На этот вопрос современники в один голос утверждают – нет. Только к двум женщинам Гоголь имел долгую платоническую привязанность.

Первая – это Анна Осиповна Россет-Смирнова – бывшая фрейлина императрицы и светская львица. С ней Гоголь состоял в продолжительных дружеских отношениях и долгой переписке.

Вторая – Анна Михайловна Виельгорская, графиня, моложе Гоголя на 14 лет. В неё будто бы писатель был влюблен и даже в 1850 г., за два года до смерти, будучи не по возрасту дряхлым стариком, сделал ей предложение. Но мезальянс явился камнем преткновения в брачных устремлениях писателя, и надежды его на супружеский союз разбились в прах. Да и любил ли он? Нет ответа, и не было.

Но 21 год назад в письме к матери от 24.07.1829 года, в период, когда Гоголь стремительно бежит в Германию, этот целомудренный девственник описывает такую страсть, какую не испытывал, пожалуй, ни Казанова, ни Дон Жуан: «… я бы назвал её ангелом, но это выражение – не кстати для неё – это божество, но облаченное слегка в человеческие страсти. – Лицо, которого поразительное блистание в одно мгновение печатлеется в сердце; глаза, быстро пронзающие душу; но их сияния, жгучего, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков… Нет, это не любовь была…Я по крайней мере не слыхал подобной любви… Взглянуть на неё еще раз – вот было одно единственное желание… Нет, это существо, которое он послал лишить меня покоя, расстроить шатко созданный мир мой, не была женщиной…Это было божество, им созданное, часть Его же самого. Но, ради Бога, не спрашивайте её имени, она слишком высока, высока!»