А. Славская - Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития

Еще раз относительно деятельности. Об одной и той же ли деятельности речь идет при обозначении задачи поиска условий единства сознания и деятельности при обозначении роли «соответствующей деятельности, создающей основу объективного познания психики» (там же)?

Предположительно в формуле С. Л. Рубинштейна речь идет о разных деятельностях или, точнее, о различных аспектах одной и той же деятельности, в которой важен способ осуществления деятельности, соответствующий/не соответствующий сознанию, и объективной реальной деятельности как изменяющей нечто в «предметы» исследования действительности. По-видимому, она и изменяет непосредственно данные действительности, чтобы найти те условия, при которых познание и способ деятельности, имеющий психологические характеристики, приходят в соответствие. Одним словом, реализация принципа единства сознания и деятельности не начинается с их единства – оно находится в результате решения определенной проблемы, критерием объективности которого является единство сознания и реальной деятельности.

В этой связи стоит вернуться к анализу статьи о Марксе и обратить внимание на стратегию познания – то, что интересовало Рубинштейна в марксистской концепции. Он отмечает, что Маркс так строит композицию различных эмпирических фактов и теоретических положений, что процесс этого построения остается скрытым, а результат выступает как априорная конструкция, на самом деле являющаяся итогом обобщения [26].

Принцип единства сознания и деятельности большинством психологов того времени и воспринимался именно как априорная конструкция, как, впрочем, впоследствии и принцип детерминизма (по словам К. А. Абульхановой, он представляет собой нечто вроде «лозунга» и потому так легко вошел в психологическое сознание, социально воспитанное к принятию принципов науки как простых идеологических постулатов). Между тем в предисловии к «Основам психологии» С. Л. Рубинштейн прямо писал о том, что он «не стремился к тому, чтобы предпослать специальному психологическому исследованию всю методологию. Сделать это – значило бы вынести ее за скобки. Тенденция настоящей работы иная. Она заключается в том, чтобы, наоборот, пронизать весь конкретный психологический материал едиными методологическими идеями и дать их в основном не до, а внутри конкретного содержания» (Рубинштейн, 1935, с. 3; курсив мой. – А. С. ). Действительно, в «Основах» имплицитно методология пронизывает все уровни научного познания, придавая целостность и самому познанию (во всех его формах и на всех его уровнях), и самой методологии как непростому способу его осуществления.

Интегрирующая науку методология, разрабатывавшаяся Рубинштейном по этапам на протяжении 1930-х годов: от статьи о К. Марксе к «Основам психологии» 1935 г., затем – к эмпирическим исследованиям и «Основам общей психологии» 1940 г., – включала другие принципы: принцип личности и принцип развития. Последний, как уже отмечалось, разрабатывался во всей мировой психологии в разных интерпретациях. Личность же уже в 1930-е годы стала предметом в исследованиях, но преимущественно, как отмечает К. А. Абульханова, при изучении личности ребенка. Иными словами, Рубинштейну не принадлежит авторство в разработке этих проблем. Однако его заслуга состоит в превращении их в такие методологические принципы психологии, которые имплицировали друг друга, внутренне связывали в единое целое. Методология, разработанная С. Л. Рубинштейном, выявляла связь сознания и деятельности как личностно опосредованную, а исследование разных способов, форм (явлений) психического – как личностно ориентированных, т. е. онтологически обусловленных субъектом, личностью. Это имело место даже тогда, когда в «Основах психологии» Рубинштейн употреблял понятия личности крайне редко. Как он обеспечивал интеграцию других принципов, в частности принципа развития, будет показано ниже.

В итоге система методологических принципов психологии обеспечивала ее интеграцию как в известном смысле «закрытой» системы (понятие 1920-х годов), но эта закрытость заключалась не в исключении исследования, а во взаимной имплицированности, соответствии «прегнантности» (термин гештальтпсихологии) принципов друг другу. Это обеспечивало объяснительный уровень психологии и одновременно возможность перехода от абстрактно-гипотетического объяснения к доказательному – эмпирическому, собственно исследовательскому уровню. Таким образом, интегральность психологии обеспечивалась как связью методологических принципов, так и их ключевой ролью для организации исследования (хотя понятийно Рубинштейн рассматривал и эмпирический уровень психологии науковедчески в объяснительных терминах).

К этому следует добавить соображения о соотношении абстрактного и конкретного (эмпирического) уровней психологического познания. Считается, что они не соотносятся как единичности (частности), факты и на эмпирическом уровне изначально должна подразумеваться, а затем и обнаруживаться целостность, которая онтологически исходна как качественная определенность данного объекта (или специфической области познания). Познание гносеологически сталкивается на эмпирическом уровне с онтологическим объектом, обладающим своей, еще не раскрытой исследованием целостностью, совокупностью связей, отношений, пересекающихся детерминант. Поэтому эмпирический уровень и гносеологически, и конкретно-научно – это не единичные факты, данные, открываемые восприятием в познании или исследованием в эксперименте, а лишь конкретные проявления, скорее, «проблески» определенных онтологически существенных связей. Именно для этого и необходима в психологическом познании деятельность, превращающая объект познания в предмет исследования, нацеленного на существенные отношения действительности уже в эксперименте.

Следует сказать, что предметом исследования С. Л. Рубинштейна были две действительности: первая – реальная действительность психического, т. е. его онтология, и вторая – его теории, в которых действительность психического как объекта уже была преобразована в предмет науки. Следует также отметить, что Рубинштейн превращал онтологическую действительность психического в проблемную, т. е. он занимал по отношению к ней исследовательскую позицию – теоретическую и эмпирическую, что приводило затем к превращению процесса познания в результат – знание. «Действительность» теорий как разнообразных определений психики и сознания разными авторами, школами, направлениями также выступала для него как требующая методологического осмысления, переосмысления и преобразования. От преобразования – реинтерпретации (Р. Рикёр, В. А. Кольцова и др.) имеющихся в психологии теорий, подходов, проблем он шел как бы во встречном ( реципрокном ) направлении к обобщению – выводу о способе их включения в новую, целостную, его собственную систему знания, объединяющую теории и эксперименты.