Ирина Млодик - Приобщение к чуду, или Неруководство по детской психотерапии

Вскоре я включила Ее в подростковую группу, где Она с большим трудом, но все же общалась с мальчишками, главным образом потому что была единственной девочкой в группе. Под конец я даже видела, как Она улыбается, бегает, заигрывает, и слышала Ее смех.

Я радовалась прогрессу и поэтому очень удивилась, когда через месяц после окончания группы Она снова появилась возле моего кабинета и попросила разрешения вновь приходить индивидуально. Я разрешила, удивляясь Ее «смелости»: Она подошла одна, без мамы, и обратилась ко мне твердо и энергично.

Мы стали встречаться. Но я совсем перестала понимать, что происходит. Открывая дверь моего кабинета, Она весело и бодро произносила: «Здравствуйте, Ирина Юрьевна, можно войти?» – входила, садилась за парту и замолкала. Замолкала совершенно и даже переставала двигаться, даже Ее кивка я могла ни разу не дождаться за 45 минут. Я говорила, молчала, задавала простые вопросы, ждала, давала простые задания – ничего не помогало. Она сидела как замороженная и не двигалась, только изредка следила за мной глазами, когда я уходила в другой угол кабинета. Так прошла у нас пара совершенно мучительных для меня занятий.

На третьем я уже решила с Ней расставаться. Сказала, что не понимаю, что происходит, не вижу, как я могу ей помочь. Если бы Она хоть что-нибудь сказала про свои желания, у меня были бы хоть какие-то шансы…

– Если вы хотите отдохнуть, Ирина Юрьевна, я могу пойти домой, – выдала Она целую фразу после нескольких занятий, проведенных в молчании.

– Я не хочу отдыхать, я хочу помочь тебе, но не знаю как. Если я тебе не нужна и ты хочешь пойти домой, я отпускаю тебя. Ты можешь сказать: тебе самой нужно приходить сюда хоть за чем-нибудь?

После длинной паузы – едва заметный кивок головой.

– Я готова быть с тобой. Но мне нужно понимать, как это будет происходить. Мы должны в этом определиться. Например, в том, что мы будем делать сегодня.

Молчание.

– Давай так, ты можешь выбрать: молчать оставшиеся полчаса, разговаривать, рисовать, играть или выполнять какое-нибудь задание. Я готова делать с тобой все, что угодно, все, что ты попросишь. Теперь твоя задача выбрать.

Молчание, которое длится долгих 13 минут.

– У нас осталось 17 минут, ты можешь мне сказать – ты уже выбрала?

Молчание. Легкий кивок.

– Что?

Молчание.

– Задание.

– Хорошо, нарисуй мне вулкан. Ты знаешь, что такое вулкан?

Кивок головой.

– Ват тебе листок и фломастеры.

Она живо берет коричневый фломастер, подносит его к самой бумаге и замирает… Несколько долгих минут Она держит фломастер в двух миллиметрах от бумаги и совершенно не двигается, просто как кататоник!

– Тебе трудно начать рисовать?

Через длинную паузу кивок головой.

– Ты боишься нарисовать неправильно?

Кивок.

– Тогда я меняю свое задание: ты должна нарисовать линию, причем не просто линию, она должна быть безобразной линией, самой ужасной и дурацкой линией на свете!

Она смотрит на меня удивленно, но в уголках губ я замечаю намек на улыбку.

Она снова замирает над листом и в течение нескольких минут (должно быть, трех или пяти!) ставит на листе очень неуверенную точку.

– Ура! Точка у нас уже есть! – радуюсь я первому результату. – Скоро будет безобразная линия!

Фломастер едет вниз со скоростью несколько миллиметров в минуту, и через какое-то время у нас уже есть коричневая линия приятной безобразности! Мы обе чувствуем колоссальное облегчение, Она даже начинает немного двигаться на стуле. Но наше время давно закончилось, и я радостно отпускаю Ее домой.

К концу следующего занятия у нас есть уже несколько разноцветных безобразных линий, из которых Она даже выбирает ту, которая Ей больше всего нравится своей безобразностью. А также есть еще безобразные круги и другие фигуры. Дело пошло!

Вскоре на многие вопросы Она уже отвечала кивком через паузу всего в несколько секунд, но прошло еще несколько недель, пока Она хоть что-то стала рассказывать сама. Однако вопросы «Что ты любишь?», «А как бы ты хотела, чтобы было?» опять вызывали у Нее приступы долгого и безрезультатного молчания.

Я несколько раз просила Ее привести маму, но Она каждый раз говорила, что мама не может – она на работе.

До конца года остается всего несколько встреч, когда на мой вопрос «Как дела?» Она вдруг начинает рассказывать, что завтра мама идет в суд над отчимом, а через месяц будет суд по разводу. На мои попытки выяснить, в чем дело, Она замолкает и отвечает кивком только на вопросы «Мама переживает?», «Ты боишься за маму?».

В дальнейшем я узнаю, что отчим больше не живет с ними, и это Ее радует, что Она любит быть одна, читать книжки о приключениях, не собирается заводить семью и детей, но, судя по тому рисунку, что Она нарисовала для меня (красивое место, Она, собака и какой-то очень хороший мальчик), собирается влюбляться.

На последнюю встречу перед самым летом вместо Нее приходит мама, чтобы договориться о возможности в следующем учебном году продолжать занятия.

– На могу понять, что происходит, – говорит она с легким «наездом» в голосе. – Только у нее стало все налаживаться: учеба, настроение, подружки появились, со мной начала разговаривать, как несколько месяцев назад вдруг раз – и все как раньше.

– Действительно, и я не понимаю, что случилось, – отвечаю недоуменно. – Быть может, у вас что-то дома произошло? Она говорила, что у вас суд был, наверное, что-то случилось?

– Так что случилось: муж-то мой совсем «того», за мной с топором бегал, а девчонкам давно уж угрожал то ножом, то топором, но меня ведь дома-то все время нет, я же на работе все время, вот она дома и за старшую… Соседи говорят, что и приставал он к ней, но так чтобы уж точно – никто не видел.

– А вы что же?

– А я что, меня же дома все время нет…

– Новы же мама, вы же ей единственный родной человек, единственный, кто может защитить ее!..

– Вы считаете, что мне давно надо было с ним развестись?.. Вы считаете, что это могло на нее повлиять? – начинает она лить слезы. Но почему-то мне ее совсем не жалко, наоборот, во мне поднимается волна гнева.

– Безусловно, повлияло, она же еще совсем ребенок, а должна защищать сестру, себя и вас от человека с топором, который еще не известно, что сделал ей до этого! Я понимаю, что вам нужно работать, вы не можете быть с ними все время, но это ваши дети и, кроме вас, их никто не защитит!

– Да она у меня вообще молодец: я прихожу, а она уже и ужин приготовила, и младшую спать положила, и сидит у окна, меня дожидается.