Майкл Райхерт - Мальчики есть мальчики. Как помочь сыну стать настоящим мужчиной

Многие мальчики скрывают неуверенность в знаниях за маской равнодушия и пассивности либо открыто нарушают дисциплину и дерзят. А когда мальчики ведут себя неуважительно и не желают сотрудничать, учителя обычно расстраиваются и злятся. То, как дети выражают свое огорчение, печалит тех, кто о них волнуется, и в итоге последние обвиняют во всем мальчиков, расстраивая их еще сильнее. На продолжении исследования Рейдер-Рот один учитель, у которого были трудности в общении с юношей из его класса, назвал свою злость по отношению к этому ученику «совершенной» – «глубоким, убивающим, сильным чувством» 6. Почти не имея возможности справиться со столь мощным откликом, учитель вряд ли будет способен увидеть причину проблемы хоть в чем-то, кроме самого ребенка. Хотя, по признанию группы Рейдер-Рот, «дети остро ощущают присутствие учителя в кабинете, его открытость контакту и отзываются соответствующим образом» 7. Злость, придирчивость или презрение вряд ли позволят педагогу увидеть чувства мальчика, скрытые под маской.

Сохранить теплые и крепкие взаимоотношения с мальчиком может быть довольно сложно. Если ребенок приходит в школу, не имея в запасе надежных, прочных взаимоотношений, он наверняка будет избегать ослабляющей его зависимости от учителей. Однако Диана Дайвеча, специалист в области психологии развития из Йельского центра эмоционального интеллекта, отмечает: история привязанности не определяет судьбу. Неудачные взаимоотношения с родителями впоследствии можно компенсировать положительными связями с другими людьми. «Рабочие модели», которые формируются в сознании детей на основе болезненного опыта общения с матерями и отцами, вполне можно усовершенствовать. Можно опровергнуть негативные выводы, возродить в сердцах надежду. Благодаря нашему исследованию мы обнаружили: учителям то и дело удается достучаться до мальчиков, проявляющих недоверчивость и враждебность; педагоги с успехом преодолевают защитные барьеры, выстроенные учениками, и изменяют ход их жизни. Дайвеча уверенно заключает: «Крепкая привязанность хотя бы к одному взрослому идет ребенку на пользу» 8.

На самом деле, если учитывать, насколько часто в семьях бывают конфликты и разлад (как в общем, так и конкретно с мальчиками), взрослым важнее не столько поддерживать свой положительный образ, сколько следить за качеством отношений с мальчиком; если узы ослабевают или разрываются, необходимо это исправлять. В своем исследовании я разделял учителей на успешных и менее успешных в установлении контакта, основываясь на том, насколько хорошо они понимали свою роль «управляющего отношениями лица». Разница в том, готов ли преподаватель взять на себя ответственность за построение отношений – то есть сделать все, чтобы достучаться до мальчика, потерявшегося или оказавшегося в тупике, и помочь ему. Алан Шор, нейробиолог из Центра культуры, мозга и развития в Калифорнийском университете (Лос-Анджелес), утверждает: «Отношения могут быть шаткими не только из-за невнимательности или ошибок взрослого. Они также могут пострадать из-за неудачных попыток реабилитироваться после разлада» 9.

Я еще на ранних этапах своей карьеры понял: проблемы взрослых в отношениях с мальчиками не следует недооценивать. Тони был одним из первых ребят в моей практике – тогда я только начал работать консультантом в городской школе в Филадельфии. Этого восьмиклассника ко мне отправил встревоженный директор, не ожидавший от подростка ничего, кроме проблем. Директор верил: беседа с молодым мужчиной, не похожим на остальных взрослых в школе, позволит Тони иначе взглянуть на «мужской кодекс», который высасывал из него всю беспечность и невинность. Тони был сыном алкоголика, злобного и жестокого, чьи методы воспитания основывались на рукоприкладстве; уже в тринадцать Тони мыслил скорее как молодой мужчина, нежели как мальчишка. Он частично позволил мне увидеть свою добрую и уязвимую сторону.

Еще при первой встрече я понял: Тони не помогли бы простые посиделки в кабинете. Во время второй сессии я надел пальто и пригласил его погулять по окрестностям. Мы бесцельно бродили по округе, ведомые прихотью Тони, ограниченные лишь количеством выделенного нам времени. Я спросил, как прошла неделя, осторожно напомнил пареньку о произошедшем в школе, выслушал без попыток осудить. Я смог бы повлиять на него, только если он будет говорить со мной и со временем откроется моей точке зрения.

Иногда Тони злился и с ним становилось особенно тяжело. Его предали все взрослые, которых он встречал на своем пути, его избивал собственный отец и уличные мальчишки – и он понял: лишь сила достойна уважения. Однажды мой подопечный появился с синяками на лице и сказал, что прошлым вечером подрался с отцом. Я знал, мне не следует осуждать его отца, ведь Тони и так с трудом поддерживал контакт с ним, однако я вынужден был предупредить: раз дело дошло до избиения, мой долг – доложить об этом в службу защиты детей. Слушая рассказы Тони неделю за неделей, разрываясь от того, насколько велико мое желание действовать, я пытался относиться к нему с простой заботой и проявлять сочувствие по поводу его жестокой и суровой жизни.

Во время прогулки ранней весной, когда воздух только начинал согреваться, я поймал себя на мысли, что Тони, возможно, начинает привыкать к нашему совместному времяпрепровождению. Но едва я выразил эту радостную мысль, Тони бросил мне новый вызов: «Вы гей?» – спросил он осуждающе. Я отозвался простым: «Почему ты спрашиваешь?» Он слегка насмешливо ответил: «Просто вы не особо суровый, вот и все». Это заявление застало меня врасплох, однако затем я понял: Тони пытается осмыслить свои отношения с мужчиной, который так сильно отличается от всех остальных. Мой ответ, мое признание в том, кто я есть, оказалось для него крайне важным. Я рассмеялся с искренним смущением и сказал, что понимаю, насколько необычен мой интерес к нему, парню, но я не преследую никаких сомнительных целей. Кроме того, признался я, я совсем не умею драться и на самом деле никогда не участвовал в стычках – это казалось мне примечательным фактом. Мне было неизвестно, каково это – когда ты постоянно ждешь удара. Я решил поставить вопрос по-другому: «Вижу, ты борец, которому многое пришлось пережить. Каково это?» Теперь была его очередь изумляться вопросу; тем не менее он осознал смысл моих слов. По крайней мере, понял: я его уважаю и не намерен использовать.

Как мне хочется верить, неизменно возникая на пути Тони и не сдаваясь даже под давлением его нелегкого нрава, отстраненности и дерзости, я сумел продемонстрировать ему свое отличие от прочих взрослых. Я хотел, чтобы он понял: есть мужчины, которые желают общаться с ним и не ставят во главу угла свои чувства, невзирая на поведение Тони. И есть мужчины, которые не ищут главенства над ним и не хотят применять к нему грубую силу, однако видят в нем мальчика, нуждающегося и желающего чьей-то помощи.