Алексей Леонтьев - Лекции по общей психологии

Эти случаи интересны еще и тем, что на их примере очень ярко видно то, что наряду с орудием, являющимся коллективным носителем операций и тем самым носителем опыта предшествующих поколений, возникает и новый способ общения – общение, опосредствованное языком. (Для нас сейчас безразлично, существует ли этот язык в виде передаваемых от человека к человеку способов кинетического обозначения или обозначения с помощью звукового языка. В настоящее время ведущим является звуковой язык, гораздо более богатый по своим возможностям обозначения.)

Итак, при переходе к человеческому обществу происходят два коренных изменения: 1) возникновение трудовой, опосредствованной орудиями деятельности, которая является продуктивной, то есть преобразующей вещество природы так, что возникает некоторый продукт; 2) возникновение языка, необходимо порождаемого складывающимися в процессе труда отношениями человека к другим людям. Эти новые отношения и требуют появления новых способов общения трудового коллектива – способов общения посредством языка, передающегося из поколения в поколение и усваиваемого отдельным индивидом в форме овладения исторически выработанными средствами общения.

Эти два коренных изменения были выделены классиками марксизма более ста лет тому назад. Они были подчеркнуты в известном фрагменте Ф.Энгельса из «Диалектики природы» («Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»).

Описав эти два фундаментальных условия развития, мы не можем сразу же перейти к описанию тех изменений, которые в связи с этими условиями претерпевает само строение человеческой деятельности. Уже шла речь о том, что способы осуществления трудовой деятельности, зарождающейся и развивающейся в условиях жизни коллектива, приобретают свою особую двоякую форму существования. Первое: орудие становится носителем определенного общественно выработанного способа деятельности. Второе: способы деятельности, нашедшие свое внешнее выражение в функционировании орудий, начинают занимать совершенно новое место в системе человеческой деятельности. Для того, чтобы понять, в чем, собственно, заключается изменение с этой стороны деятельности, нужно принять во внимание одно чрезвычайно важное обстоятельство, выражающее самое главное изменение, которое мы наблюдаем при переходе к человеку.

Это изменение заключается в том, что всякая коллективная трудовая деятельность необходимо предполагает некоторое разделение труда между его участниками, то есть некоторое разделение трудовой деятельности в целом на отдельные ее «образующие». Говоря о разделении трудовой деятельности, я не имею в виду то разделение труда, которое возникает на известной ступени человеческого развития. Речь идет о первоначальном техническом разделении труда: для того, чтобы получить продукт, отвечающий потребности человеческого коллектива, необходимо развитие самого пути получения продукта, то есть самой деятельности. Это развитие идет по пути вычленения отдельных элементов, или, точнее, «единиц», этой деятельности.

Приведем одну наивную иллюстрацию. Еще до всякого по-настоящему общественного разделения труда происходит разделение таких функций, как, например, функции изготовления и функции употребления орудий. Отвечает ли оно само по себе той непосредственной потребности, которая должна быть удовлетворена в процессе производства, то есть продукту труда, если допустить, что изготовление орудий составляет единственное и главное содержание трудовой деятельности данного человека? Само орудие не способно удовлетворить никакой естественной потребности человека. Однако эта потребность, например, потребность в пище, удовлетворяется за счет участия в некоторой доле продукта, который добывается в результате применения орудия, изготовленного другим человеком. Таким образом, происходит распределение, которое предполагает, что не каждый член общества, трудового коллектива, непосредственно участвует в получении собственно продукта человеческой потребности. Этот член коллектива получает некоторый промежуточный продукт, который необходим для достижения продукта, отвечающего потребности. Итак, если рассматривать деятельность как процесс, объединяющий членов единого трудового коллектива, то становится очевидным, что происходит усложнение этого процесса деятельности в целом.

При таком усложнении возникает парадоксальное положение: деятельность отдельного индивида не может привести его к непосредственному овладению предметом, отвечающим потребности. Эта потребность удовлетворяется только за счет совместной деятельности, заканчивающейся получением предмета потребности.

Эта деятельность парадоксальна в сравнении с деятельностью животных, которая всегда непосредственно направлена на предметы биологической потребности и побуждается этими предметами. У животных не существует деятельности, которая не отвечала бы той или другой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим для животного биологический смысл – смысл предмета, удовлетворяющего данную его потребность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот предмет. У животных предмет их деятельности и ее биологический мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой.

Чтобы еще отчетливее показать поразительное расхождение, состоящее в том, что деятельность отдельного индивида не приводит непосредственно своим последним звеном к овладению предметом потребности, рассмотрим деятельность загонщика, участника первобытной коллективной охоты. Его деятельность побуждается потребностью в пище или, может быть, потребностью в одежде, которой служит для него шкура убитого животного. Но на что непосредственно направлена его деятельность? Она может быть направлена, например, на то, чтобы спугнуть стадо животных и направить его в сторону других охотников, скрывающихся в засаде. Это, собственно, и есть то, что должно быть результатом деятельности данного человека. На этом деятельность данного отдельного участника охоты прекращается. Остальное завершают другие участники охоты. Понятно, что этот результат – спугивание дичи и т. д. – сам по себе не приводит и не может привести к удовлетворению потребности загонщика в пище или, скажем, в шкуре животного. То, на что направлены данные процессы его деятельности, следовательно, не совпадает с тем, что их побуждает, то есть не совпадает с мотивом его деятельности: то и другое здесь разделено между собой. Деятельность загонщика, не направленная непосредственно на достижение добычи, оправдана именно его участием в получении этой добычи, которая есть уже общественный продукт.