Вадим Ротенберг - Триумф бессознательного

Огромную роль во всей концепции психоанализа, в том числе и в концепции сновидении, играет представление о ранних сексуальных переживаниях и конфликтах ребенка и об их дальнейших трансформациях во взрослой жизни. Больше всего нападок на психоанализ было в связи с этими представлениями, и надо признать, что для этих возражений есть определенные основания. Но прежде чем обсудить их, давайте сразу признаем, что сексуальные мотивы действительно играют серьезную роль в жизни человека и его патологии, особенно при неврозах, и воздадим должное мужеству Фрейда, который в «викторианскую» эпоху цивилизации, задолго до сексуальной революции, заставил это признать. А сопротивление общественной морали было столь велико, что принудило Фрейда перегнуть палку в этом вопросе.

Одним из краеугольных камней психоанализа является представление об эдиповом комплексе – запрещенной любви мальчика к матери и связанной с этим скрытой ревности и враждебности к отцу. Проблему ранней сексуальности до сих пор нельзя считать окончательно решенной, однако очевидно, что Фрейд резко переоценил собственно сексуальный характер влечения к родителям противоположного пола (особенно – мальчика к матери) и явно недооценил несексуальный компонент этой привязанности.

Исследования последних десятилетий показали, что ранний отрыв ребенка от матери (независимо от пола ребенка) или даже просто дефицит эмоционального контакта с ней оказывает необратимое отрицательное воздействие на все дальнейшее развитие ребенка и может способствовать в дальнейшем развитию неврозов и психосоматозов. Причем дело не в уходе и заботе, а именно в эмоциональном контакте, в любви; но поскольку это в равной степени относится к мальчикам и девочкам, то это не та любовь которая приводит к появлению эдипова комплекса. Эмоциональный контакт помогает ребенку преодолеть первичный пассивный страх перед незнакомым, является первой ниточкой связывающей человека с миром! Поэтому независимо от того, как именно оценивал эту привязанность Фрейд, то обстоятельство, что он первый обратил внимание на жизненно важный характер эмоциональных связей с матерью, с родителями, является серьезной научной заслугой.

С сегодняшних научных позиций можно предъявить целый ряд претензий к фрейдовской теории неврозов. Эта теория переоценивает роль сексуальных конфликтов и недостаточное внимание уделяет другим мотивационным конфликтам; может быть, с излишней определенностью и однозначностью трактует отдельные невротические симптомы как символическое выражение вытесненных мотивов – здесь сказывается тот же воинствующий детерминизм, что и при трактовке сновидений; наивно звучат сегодня рассуждения об интоксикации организма половыми гормонами при неврастении.

Не следует, однако, забывать, что Фрейд отталкивался от своей клинической практики, в которой неврозы, обусловленные сексуальными конфликтами, занимали значительное место среди представительниц «среднего класса» процветающей Вены. Но еще важнее другое. «Пансексуализм» не помешал Фрейду понять, что в основе неврозов лежит внутренний мотивационный конфликт и вытеснение социально неприемлемого мотива из сознания, а это открытие определило развитие учения о неврозах на протяжении всего последующего столетия и оказало сильнейшее влияние на культуру. Фрейд впервые показал, что единые закономерности, определяемые сложными отношениями сознания и бессознательного, работают в бодрствовании и во сне. Предлагается блестящая по точности формулировка: «Здоровый человек является потенциальным невротиком, но сновидение – единственный симптом, который он способен образовать».

Мысль Фрейда постоянно развивается, и вот уже представление о сексуальных мотивах трансформируется в гораздо более широкое понятие – либидо, которое выступает как символ жизненной энергии. При таком понимании уже резко расширяется база для трактовки развития невроза. Невозможность реализовать либидо, понимаемое как жизненная энергия, – это уже прямое предвосхищение некоторых современных теорий неврозов и психосоматозов. Действительно, когда Фрейд говорит о сексуальном удовольствии от функционирования органов, от любого проявления жизнедеятельности, становится очевидно, что термин «сексуальность» – это часто только излюбленная метафора. Но понимание сексуальности как метафоры не отделено Фрейдом от понимания сексуальности как биологической реальности, и это нередко затрудняет восприятие текста.

Интеллектуальная смелость Фрейда проявляется и в том, что он не уклоняется от вопросов, к решению которых окончательно не готов. Так, из общей концепции логически вытекает, что сопротивление вытесненному оказывает «Сверх-Я», которое противостоит бессознательным эгоистическим побуждениям, олицетворяет совесть и, следовательно, должно быть атрибутом сознания. Но клинический опыт психоанализа показывает, что сам процесс вытеснения осуществляется бессознательно, а это, в свою очередь, неумолимо приводит к выводу, что «Сверх-Я» может функционировать бессознательно. Возникает, на первый взгляд, парадокс логического и вообще сколько-нибудь разумного объяснения – бессознательный атрибут сознания. Фрейд идет на признание такой возможности, ибо такова логика анализа.

И только теперь появились некоторые предпосылки для решения этого парадокса. Они связаны с новыми представлениями о динамике отношений между образным и логическим мышлением, представлениями об образе «Я», который формируется в большой степени под влиянием осознанных установок, но, как и любой целостный образ, не может быть до конца осознан. Руководимый общим представлением о природе душевной жизни, в справедливости которого он был убежден, Фрейд смело совершал скачки через логические пропасти и разрывы.

В заключение мне хотелось бы остановиться на разбросанных по всей книге замечаниях, показывающих понимание Фрейдом науки и научной этики.

«Признаком научного мышления… является способность довольствоваться лишь приближением к истине и продолжать творческую работу, несмотря на отсутствие окончательных подтверждений».

«…Во время своей работы я модифицировал свои взгляды по некоторым важным вопросам, менял их, заменял новыми, о чем каждый раз делал публичные сообщения. А каков результат этой откровенности? Одни вообще не узнали о внесенных мною самим поправках и еще сегодня критикуют меня за положения, которые давно не имеют для меня прежнего значения. Другие упрекают меня в этих переменах и считают поэтому ненадежным».

Давайте же не уподобляться ни тем, ни другим, и прочитаем этого гениального конкистадора от науки внимательно, с полной душевной открытостью и готовностью к пониманию.