Анна Кирьянова - Опыты жизни. Психологические эссе

Лев Толстой себя помнил с пеленок. В буквальном смысле. И многие люди – тоже. А я помню, как я ходить научилась только-только. Настала уже зима. Валеночки мне надели, такие, с калошками. Шапку круглую с резинкой. И шубу. Мое поколение помнит эти шубы из цигейки. Они больше самого ребенка весили. Как целый дом. И, конечно, шуба несколько сковывала движения. Мягко говоря. Навыки пешего хождения утрачивались. Шаг сделаешь – и падаешь. Но не больно. Вообще ничегоне чувствуешь. Лежишь, как жук, и встать не можешь. Пока не поднимут. Потом дальше передвигаешься. Шага два-три. И дедушка со мной гулял, держал меня за шарфик. Не прочно, а для страховки. Чтобы предупредить падение. И, стоило ему меня взять за шарфик, как я падать переставала. Чудесным образом появлялась устойчивость в инквизиторской советской шубе и скользких валеночках. Шла себе да шла. И на коньках он меня так же учил кататься потом – держал за шарфик. Сам чуть не падал на льду – ноги ему пулеметной очередью в Сталинградской битве перебили. Но я потихоньку катилась и не падала. И научилась. А потом он меня на велосипеде учил кататься. Я ехала, а дедушка бежал сзади, держась за багажник. И командовал: «Тормози, Анечка! Поворачивай, Анечка!». И тоже научилась. Без страшных травм и переломов. Единственные мои спортивные достижения за всю жизнь. И еще я научилась своей работе. Надо правильно держать человека за шарфик. Чтобы это не стесняло его движения, не давило на горло, не душило. Чтобы он вообще этого не чувствовал. Но знал, что я где-то сзади иду. Или бегу. И кричу: «Тормозите, Алексей Николаевич! Направо, Тамара Петровна!» – это в случае опасности. И человек чувствует, что его за шарфик держат. Для страховки. И через этот шарфик передают энергию любви и заботы. Которые тоже руками потрогать нельзя. А только почувствовать. И те люди, которых вот так держат, реже падают. Не расшибаются. Многому учатся без серьезных потерь. А если даже упадут – обязательно встанут. Хорошо, когда тебя за шарфик держат. Или за багажник. Как Ангел-Хранитель…

неумение и нежелание понимать и слышать других людей. И душевную глухоту зачастую проявляют люди, считающие себя чувствительными, эмоциональными, ранимыми… Очень тяжело и горько читать переписку поэтессы Цветаевой с молодым поэтом Штейгером. Все начиналось очень хорошо и романтично. Она написала поэту, который лежал в госпитале, тяжело больной. Ему легкое вырезали. Поэт ответил искренне и лирично, как и положено поэту. О поэзии, о своей судьбе и внутреннем мире. Это письмо произвело большое впечатление на Цветаеву. Ей захотелось поближе пообщаться со Штейгером. Она стала писать ему многостраничные письма. Звать к себе. Предлагать приехать. Задавать вопросы. Цитировать стихи. Напрасно бедный больной поэт робко и деликатно намекал, что он болен. Что он даже ходить не может. Только, извините, под себя. Что ему не всегда удается ответить на излияния великой поэтессы… По понятным причинам. Она просто остановиться не могла. Искренне сочувствовала его болезни, рассказывала, что у нее в семье тоже были больные туберкулезом. Некоторые скончались. Куртку прислала в подарок. И начала страшно обижаться, что поэт как-то не очень активно ей отвечает. И не рвется к встрече сквозь все преграды. Она словно не понимала, что пишет тяжелобольному человеку, который думает о смерти. И, возможно, ему не до писем. Ну, напиши ему открыточку. Вышли денег на лекарства. Пожелай выздоровления. И подожди ответа. Если, конечно, он будет. Кончилось все печально. Великую поэтессу опять не поняли. Гадом оказался этот самый молодой поэт. Так что она написала ему язвительное письмо: вы, мол, гораздо больнее, чем я думала. На голову, так сказать. И куртку потребовала обратно. И такие ситуации возникали в ее жизни постоянно. То умирающему поэту Рильке пишет, то еще кому… И сначала людям приятно получать письма от великой поэтессы. А потом они уже не знают, куда от нее деваться, потому что она утрачивает всякое представление о границах, а на деликатные намеки и жалобы вообще не обращает внимания. Как назойливый гость, которому робко намекаешь, что тебе утром вставать рано. А он в ответ подхватывает, что вставать рано очень тяжело. И для здоровья вредно. И такие люди очень обидчивы, когда дело касается лично их. То есть, они вполне адекватны и восприимчивы. И не страдают эмоциональной тупостью, как шизофреники, которые ни чужих эмоций не понимают, ни своих не испытывают. Это обычные эгоисты, которым по большому счету нет никакого дела до других людей. И на месте умирающего поэта я бы все-таки доползла до чернильницы. И хладеющей рукой вывела бы: «Что вы в меня впились, как клещ? Что вы меня мучаете? Заберите свою куртку. Не пишите мне больше писем. И вообще их никому не пишите, раз не можете себя контролировать. Пишите лучше стихи, а меня оставьте в покое! Дайте умереть спокойно!». Хотя сомневаюсь, что это подействовало бы…

Сейчас в Башкирии снег идет крупными хлопьями. Горы, лес, за лесом – даль… Я вспомнила и вам советую: покупайте своим детям игрушки. Даже если денег мало – всё равно покупайте. Даже если непедагогично баловать. Даже если не заслужил. Даже если дети ваши выросли, или нет своих – вы какому-нибудь ребенку купите. Он обрадуется. Заулыбается. Или смутится и станет отказываться. Или схватит и поблагодарить забудет. Неважно. Это всё равно самое прекрасное дело. Хотя и абсолютно бесполезное: ну зачем она, игрушка? Поиграет да забросит. Забудет. Никакого толка. Разве что в развивающих играх есть польза. Ребенок от них умнеет и получает знания. Готовится к школе. Все остальные игрушки – сплошное баловство. А я всю жизнь помню; у одной девочки во дворе был такой стеклянный шарик. Внутри шарика – домик крошечный. С окошком. Окошко желтенькое – свет в домике горит. Стекло синее – это зимний вечер. Потрясешь шарик – поднимается метель из белых крупинок-снежинок. Снежинки медленно кружатся и ложатся на крышу домика… И девочка даже мне дала два раза потрясти шарик. Я лично делала метель и снег. Больше всего на свете я хотела такой шарик с зимней ночью и домиком. И даже попросила у папы, хотя ничего не просила обычно. Но такую игрушку не продавали, это была редкость. Ценная импортная вещь. И каждый вечер я думала об этом шарике. И даже немножко трясла руками; тренировалась. И прошло сорок лет. И в магазине я увидела похожую игрушку. Шарик, домик, белые крупинки… Купила. Потрясла. Ничего особенного. Грустно на душе стало. Поддельный шарик. Китайский, наверное. А я по нему сорок лет тосковала в душе. И поэтому своей дочке я всегда покупала игрушки. Даже на нищенскую стипендию. Довольно убогие и дешевые, но всегда. И вам советую. Ребенка так просто сделать счастливым! Просто наполненным счастьем. Пусть и временным. Мы ведь тоже, как мой папа однажды сказал, – временные… И время неумолимо уходит. Вот еще одна зима, и снег падает. Как в том чудесном шарике.