Виктор Кротов - Собрание несочинений

Русское трёхстишие оказалось способным и к задумчивой описательности, свойственной танка, и к прозрачным мазкам недоговорённостей, отличающим хокку.

Не хочу пускаться в литературоведческие рассуждения, боюсь наговорить чепухи. Суть не в теоретических обоснованиях – тем более, что японские традиции имеют большую историю, а русская поэзия ещё и верлибр как следует не распробовала. Дело в том, что и как пишется.

Странный жанр. Я всегда был пристрастен к канонам, а здесь единственный заметный канон – само наличие трёх строк. Восточные каноны остались на Востоке, а новые – дело долгого времени. Пока же эта форма выглядит достаточно произвольной.

Трудно даже объяснить, почему это нужно считать стихами. Легче всего сослаться на японцев, но лишь самую малость трёхстиший можно уподобить хокку, да и то весьма условно. И всё-таки это тоже стихи, со своей особой внутренней органикой. Сужу отчасти и по тому, как долго не удаётся иногда довести трёхстишие до окончательного вида. Наиболее удачные из них – просто наиболее точные.

Этот жанр способен на многое. Способен тонко уловить настроение, кристаллизовать мысль, вылепить фантастический образ. Способен раскрыть привычное слово до непривычной глубины, наделить жизнью воспоминание, отозваться на поразившую строку и сохранить её в ином обличье. Всё это происходит на столь малом информационном пространстве, что точность и ёмкость звучания станоятся просто необходимы.

Активное «трёхстихотворчество» началось у меня в 1972 году. В том памятном, «осевом» году моей жизни, когда мы встретились и с моей Машенькой, и с Каптеревыми, когда появился на свет Саша…

На следующий год я сделал первый чистовой сборник «Трёхпалые уродцы» – в виде целого трёхтомничка, имеющего совсем маленький формат, но зато с расположением по трёхстишию на странице (лучше для восприятия). Ещё через год появился такой же (только уже однотомный) сборничек «И тогда». С тех пор трёхстишия копились грудой: привести их в порядок мешала работа над другими книгами.

Но настало время и для этого дела. Правда, так до сих пор и не завершённого. Настало это время после рождения Ксюши, в 1990 году. Времени почти не было, ни на какую новую большую книгу я решиться поэтому не мог, а потихоньку вводить в компьютер, подшлифовывать и компоновать крошки-трёхстишия мне показалось вполне реальным.

Но всё это оказалось куда труднее, чем казалось поначалу. Собственно, так у меня бывало с каждой книгой, которую я начинал писать . Но тут-то речь шла, казалось бы, просто о компоновке написанного.

Куда там!

Я словно пустился в немыслимое путешествие на машине времени – начав его с того самого 1972 года.

Трёхстишия затягивали меня в пласты пережитого. Это было не просто погружение и не просто литературная работа над неудачным словом. Ведь в этих пластах было перемешано истинное с ложным – и мне то и дело приходилось очень пристально всматриваться в прошлую свою жизнь, чтобы отделить шелуху тогдашних самообманов от мгновений подлинной жизни.

Пришлось заново пережить каждое из трёхстиший. И многие пережить обновлённым, очищенным переживанием.

Этот был больше внутренний труд, чем литературная работа. Занял он около трёх лет. А вот литературная работа осталась пока незавершённой. Книга собрана, для меня она существует, но есть множество мест в ней, которые мне по силам улучшить. Насколько это удастся, сказать пока трудно. Но всё-таки книга существует.

Сюда можно отнести и ещё одно несочинение, к которому больше подходит этот термин, чем к сборнику написанных всё-таки стихов. Это переложение «Атмабодхи» Шанкары – индуистской поэмы о высшем познании, – начатое ещё в 1975 году. Именно переложение, как в жанровом отношении, так и в содержательном: Шанкара и не думал писать трёхстишиями, а я не собираюсь проповедовать индуизм. Мне хотелось лишь с помощью этой гибкой формы попытаться уловить общие мелодии в восточной и западной тональностях духовной жизни.

Трёхстиший-реминисценций вообще оказалось много: от прямого освоения чужих образов до лёгкого прикосновения к ним. Иногда это выглядит просто чудовищно: ну, можно ли загонять в трёхстишие рубаи Омара Хайяма? Но вот попался изумительный подстрочник, вот пересказанная прозой в одной из суфийских книг образная мысль… Хотелось принять полученное, придать ему законченный вид, свой вид… Много странного с этими трёхстишиями.

Много лет после того, как КБТ была закончена, я продолжал с ней понемногу возиться. Это был как бы начальный итог , а хотелось, чтобы со временем КБТ могла стать и конечным итогом той работы по развитию и описанию миросозерцания, которая ею начата.

Первая редакция книги избавляет, казалось бы, от необходимости излагать здесь её содержание: достаточно описать предполагаемые изменения, а за подробностями отослать к ней самой. Но мне естественнее говорить о сегодняшнем состоянии КБТ, то есть о КБТ как о несочинении, как о чём-то новом и самостоятельном. Кроме того, хочется немного утешить одного из своих знакомых, который взялся было читать КБТ, но, придя в ужас от её объёма и фрагментарности, с тоскою спросил: «А конспекта у тебя нет?..» Хотя законспектировать эту книгу я бы не взялся, можно сказать несколько слов об основных её образах, вокруг которых закручено всё остальное.