Валерий Кувакин - Стать собой

Перспективы плоти, как она дается нам от рождения, весьма неопределенны, поскольку процессы слияния и взаимопроникновения человека и вещей мира кажутся беспредельными.

Но почему-то хочется верить в то, что люди не захотят «перемещаться» из естественного тела в искусственное. Возможно, они изберут один из альтернативных путей, скажем, модификацию тела без изменения его субстрата, т.е. живой плоти, обладающей мыслительным органом и многими прекрасными качествами, в том числе и эстетическими.

Кажется, мы отвлеклись от главной нашей темы: отношения Я к его внешним по отношению к нему ресурсам: идеям, потребностям и телу. Поэтому вернемся на нашу главную дорогу и зададимся вопросом: если ни идеи, ни потребности, ни тело не являются надежной и гарантированной опорой человека как личности, как собственно человека (не можем же мы сводить наше личностное начало или ставить его в зависимость от содержаний сознания, от потребностей или плоти), то тогда в поисках своей генетической и экзистенциальной опоры наше Я остается наедине с собой?

Впрочем, если оно хочет действительно остаться наедине с собой, по крайней мере, чтобы задуматься над всем этим в обстановке, когда никто не мешает, ему нужно – пусть и на время – выставить за дверь как идеи, так и потребности вместе с голосами тела.

Но прежде мы должны подвергнуть их строгому критическому анализу, допросу, обращая внимание прежде всего на оборотную, темную сторону этих феноменов, на их притязания и спонтанные усилия «стянуть одеяло на себя».

Для начала давайте нарисуем портрет идеи.

Идеи вошли в жизнь человека в доисторические времена. Однако возникновение представлений об идеях, их открытие произошло относительно недавно. Поворотным пунктом стала, скорее всего, эпоха, которую К. Ясперс назвал вторым осевым временем (примерно середина первого тысячелетия до нашей эры). Идея была обнаружена как что-то особенное в сознании и жизни людей. Она стала предметом анализа, рефлексии. Идея стала обрастать идеями о ней. Возможно, самым ярким примером такого оборота дела стала философия Платона, в которой идеи обрели царственное положение. За ними был признан статус чего-то идеального, вечного и самого совершенного. Еще одним свойством идеи оказалась всеобщность ее формы, т.е. идея, как всеми признано, может быть безразмерной по отношению к своему содержанию. Скажем, идея человека вмещает в себя всех бывших, существующих и будущих существовать людей. Ни один из них, формально говоря, не ускользнет от нее. Найдет, накроет и вместит всех . Идея была понята идеалистически, как нечто виртуальное, но исключительно значимое, важное и высокое – отсюда однокоренные слова: идея – идеальное – идеал.

У идей обнаружились некоторые положительные свойства: идею невозможно убить физическим образом. Идея не изнашивается подобно вещам, а напротив, чем больше мы ее практикуем, тем совершеннее она делается, ее можно передавать другим, не теряя ее при этом, подобно отданному другому рублю или яблоку. Она оказалась вне времени и пространства, т.е. вечной и чистой, по Платону. Для идеи, как и руководимого ею разума, нет никаких препятствий или барьеров. Перед ней бессильны расстояния, толщи земные и небесные бесконечности 8 8 «Великое есть дело, – писал М.В. Ломоносов, – достигать во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура, странствовать размышлениями в преисподнюю, проникать рассуждением сквозь тесные расселины и вечною ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность». . С идеями на уровне формальной логики можно обращаться как угодно, непосредственного физического или материального ущерба мы при этом не несем. Другими словами, наши ошибки в этой сфере физически безопасны, правда, до того момента, пока мы не совершаем какого-либо физического действия или какого-то поступка на их основе, руководствуясь ими . Но что интересно, сколько бы мы ни извращали ее, сколько бы ошибок и ложных операций с нею ни совершали, сама идея никогда на это не пожалуется, все стерпит и не скажет, что, мол, ты ошибся, что я не такая и т.д. (Это может сделать лишь конкурирующая идея или чисто практическая ситуация, скажем, тупика или невозможности реализовать какую-нибудь физическую потребность на основе этой идеи.) Можно и дальше перечислять достоинства идеи, особенно в теоретических науках, в которых все моделирование реальностей теоретично, идейно. Они позволяют делать сложные мыслительные (идейные) эксперименты, модели и т.д.

Но поскольку у меня отношения с идеями давние и непростые, то я буду говорить не столько о светлой стороне дела, сколько в основном о тех, к сожалению, «теневых» чертах идеи, о которых, как мне неоднократно приходилось убеждаться, большинство из нас не задумывается по самым разным причинам. Собственно именно ввиду нашего по большей части идеалистического отношения к идеям я и загляну за их фасад.

Что это за черты?

Во-первых, идеи подают, позиционируют себя, как мы уже сказали, в качестве чего-то идеального и истинного. Плохое здесь в том, что они, мягко говоря, не отличаются при этом скромностью. Ни одна из идей как таковая не говорит нам – я могу нести в себе ложь, я тебе на подхожу, я могу тебя подвести или просто загубить. Если мы и замечаем это в них, то это не заслуга идей, а заслуга нашего разума, который использует для выявления ошибки обязательно и как минимум другую идею.

Отсюда другое ее свойство, т.е., во-вторых, идея как таковая, т.е. в своей самотождественности несовместима со всякой другой идеей и по сути враждебна ей. Идеи в принципе, по самой своей сущности несовместимы друг с другом. Как, скажем, идея воздуха может быть тождественна или совместима с идей ботинка? Никак. Отсюда – бесконечные споры, скандалы, война идей друг с другом. Ее легко угадать как в непрекращающихся идейных битвах политиков, философов и всяких идеологов, так и в науке в виде конкуренции точек зрения, доказательств, опровержений и интерпретаций. Но если мы коснемся идей оценочных, нормативных суждений, то вот где открывается настоящий хаос в отношениях между идеями, вечная война не на жизнь, а на уничтожение! Об одном и том же мы найдем массу несовместимых и прямо противоположных идей.

Неизбежность драчливости и несовместимости идей вытекает уже из того, что они идеальны, беспримесны, стерильны и больше всего озабочены этой своей чистотой. Неистребимый перфекционизм идей – это высшая степень перфекционизма. Человек бессознательно или на практике может их путать и т.д., но, повторю, к самим идеям как таковым это не имеет никакого отношения. Может быть, он делает это отчасти из-за безотчетного страха, поскольку они так строги, бескомпромиссно последовательны и безжалостны по отношению к человеку, когда он поддается их настырности, отдается в их руки, и они получают власть над ним? Но вместе с тем, разве не идеи, их жажда совершенства и абсолютности заставляет людей в познавательных усилиях добиваться этой перфектности? Не является ли эта жажда истины знаком нашей прикованности к идеям, не перфекционизм ли идей делает нас их галерниками?