Виктор Кротов - Массаж мысли. Притчи, сказки, сны, парадоксы, афоризмы

Ну-ка взгляните! Зар, авд, ирт!.. Вуаля!..

(Далее я вытаскиваю из нагрудного кармашка диковинный зонт, расшитый золотымиииии звёёёёёззззздамиииии. Карабкаюсь по его ступенчатой, уступчивой ручке вверх – и исчезаю под куполом циркуля. Блестящий никелированный гигантский круговод вращается со свистом, проводя по чёрной бархатной бумаге космоса гигантские орбиты грядущих светил…)

Так вот, необычность – довольно легкий фокус. Любой осуществлённый или овеществлённый поступок становится реальностью. Обычный поступок – реальностью будничной, скучной и незаметной. Необычный – реальностью игристой, искристой, праздничной, будоражащей поступщика и привлекающей внимание свидетелей поступания. Чтобы оказаться необычным, достаточно некоторой фантазии (придумать необычное) и некоторой решимости (осуществить, овеществить, опоступить его).

Необычность – линза, лупа, увеличительное стекло.

В детстве – — —

линза – — – — – — —

сокровище – — – — – — – — – !

А на что направить? Бородавку свою рассматривать или тайны мира? Можно и бородавку – как тайну мира…

В детстве – линза – палящее пятнышко.

Можно картинку чудесную выжечь. Можно фотоплёнку поджечь. Можно муравья обуглить. Можно, МОЖНО. Все М-О-Ж-Н-О! Или что-нибудь нельзя?..

Осторожно, мальчик! Не навреди. И на себя не направь. Или на другого. Жжётся!..

Ну-ну, не обижайся. Это я себя тоже остерегаю. Тебе что, ты выдуман. Я пальцами щёлкаю – и ты на искорки рассыпаешься. А мне каково? Вот опять: погнался за оригинальностью и зачем-то тебя на искорки рассыпал. Разве теперь соберёшь…

Опять то же самое бурое чудовище ведёт, тащит меня, мальчика в коротких штанишках, крепко сжав своей лапищей мою руку. Знаю, что сплю, пробую даже на ходу ущипнуть себя свободной рукой, но проснуться не удаётся, и чудовище волочит меня дальше, и невозможно спастись, и остаётся подчиниться и ждать, чем обернётся сон дальше… Вот я уже взрослый, на площади, вокруг толпа, и пустые взгляды отталкивают, подталкивают меня, и я бегу по длинному коридору. Справа и слева от меня окна. Левые выходят на волю: там виден лес, луг, поле. Правые окна уставлены в комнаты, где стоят шкафы и кровати, где белесые лица смутно маячат за стеклами. За мной никто не гонится, но я должен бежать. Словно сам этот пустынный коридор тянет, волочит меня вперёд, и нет возможности броситься ни к одному из окон, левых или правых… Ах, наконец-то я пробудился, так и есть – я опять сплю на спине, в этом положении меня охватывают самые тягостные сны; теперь можно повернуться на бок и покончить с кошмаром, и уйти в другой сон… Вот вокруг меня люди, я узнаю то одного, то другого из своих знакомых, хотя все они не совсем такие, как всегда, да и сам я чувствую себя не совсем таким, каким надо бы мне быть, но ничего не могу поделать. Я говорю о том, о чём не стал бы говорить, будь моя воля, и не менее странными кажутся мне встречные речи. Сон волочит меня сквозь эти расплывчатые слова и обстоятельства, из странных эпизодов сон выстраивает ступени долгой лестницы, по которой я вынужден идти и идти, сон властвует надо мной, оставляя мне скудное право призрачных поступков и туманных переживаний. Невольник сна, я вздохну свободно лишь тогда, когда вынырну из его затягивающего течения, когда мне будет возвращено владение сознанием и временем, и первая настоящая мысль: «Это был сон» – отделит меня от затухающего в памяти насильственного странствия.

* * *

Я проснулся, не во сне же пишу я эти строки. Но на смену течению сна возвращается течение времени, и подхватывает меня, и тянет, волочит по жизни, и снова я чувствую себя в потоке, и нет возможности выбраться на берег. Что это за поток, который несет меня бодрствующим, который оставляет свободу действовать, думать и чувствовать, но не даёт передохнуть от своей властной силы?.. Выйдя из сна, можно взглянуть на сон со стороны, можно увидеть в нем смысл и поучение. Куда труднее взглянуть со стороны на время. Разве что сон может навеять догадку.

* * *

…Этот сон не был смутен, как обычные сны. Он был ясен и светел, как тот мир, в который он перенес меня. Мир настоящих вещей и событий, где ни о чём нельзя сказать «было», где всё есть, всё пребудет. Мир свободы. Свободы войти во всё, что близко твоей душе. Свободы быть всюду, где тебе нужно быть. Свободы всё понять, всё почувствовать. Свободы любить всё, что способно выдержать любовь. В этом мире люди дышали светом.

В этом мире были свои великие потоки. Один из них, всего лишь один из них, и был потоком времени. Многие из свободных людей приближались к его берегам, а порою и входили в его воды. Воды эти были бесплотны и неощутимы для вечного человека. Одни сидели в раздумье и сокрушении у того места, где протекала их собственная прежняя жизнь, заново постигая её суть. Другие, соразмерив шаг свой с течением, сочувственно сопровождали тех, кого любили и ждали здесь, где всё настоящее уже навсегда. Третьи встречали освобождающихся из власти времени… Остальных не достигал мой слабый взгляд. Лишь сердце чувствовало, что каждый занят частью той вечной работы, которой держится этот светлый, приснившийся мне однажды мир. Но течение сна повлекло меня дальше, а когда я проснулся, то вновь был подхвачен течением времени. Лишь в самой глубине сердца осели искорки света и надежды…

Так мы называем особый возраст в жизни кеволечей. Кри-кри – это период, когда кеволеч переживает свой неминуемый кризис. Отсутствие кризиса в этом возрасте представляет собой страшную патологию. Кри-кри – драматический период, но тот, кто своевременно не пережил кри-кри, обречён.

Быстролетный срок кеволеческой жизни, лишь изредка достигающий тысячи лет, разбит на две неравные половины этой трагической вехой. Кри-кри, если он не приходит раньше, наступает во второй половине четвертого столетия – и сколько лучших кеволечей так и не вступили в свой пятый век! Кри-кри неотвратим и пронзителен. Чем тоньше, чем богаче душа кеволеча, тем глубже сотрясает её кри-кри. Словно диковинный смерч «уригонда», который каждые семьдесят пять с половиной лет алчным драконом набрасывается на острова Центрального океана, кри-кри вонзает свои острые зубы в кеволеческую жизнь и испытывает её на прочность.

Многие тысячелетия вся Мировая Академия изучает проблему кри-кри. В последние века успехи кри-криологии опираются на новейшие методы кри-криоскопии и кри-криптофонии. С давних времен питают неиссякаемый интерес к этому явлению философия и поэзия. Увы, слишком часто мудрецы и поэты не имеют возможности оглянуться на свой собственный период кри-кри, потому что он становится завершением их жизни.