Мэтт Хейг - Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией

– У меня гигантский член.

– Что?

– Видишь? Я привлек твое внимание.

– То есть теперь я должен сказать что-то о своем члене?

– Нет. Это был просто пример.

– Ясно, – ответил я, смотря в окно на серое небо.

Я становился все более уязвимым для болезни, которая никогда от меня не отступала, но не осознавал этого.

Честно говоря, с Иэном мы не нашли общий язык. Он предложил мне «присоединиться к парням» за обедом, выпить пива и сыграть в бильярд. Ребята постоянно отпускали грязные шуточки, обсуждали футбол и сплетничали о женщинах. Все это я ненавидел. Настолько не в своей тарелке я не чувствовал себя с 13 лет. Мы с Андреа планировали организовать свою жизнь так, чтобы следующим летом нам не пришлось возвращаться на Ибицу. Однако во время очередного обеденного перерыва я ощутил внутри себя такую нестерпимую мрачность, словно мою душу накрыла туча. Я в буквальном смысле не смог бы пережить и еще одного часа, звоня людям, которые не хотели, чтобы им звонили. Поэтому я ушел с работы – просто вышел из здания, и все. Это был полный провал. На горизонте у меня ничего не было.

Я становился все более уязвимым для болезни, которая никогда от меня не отступала, но не осознавал этого. Или мне просто было все равно. Единственное, чего мне хотелось, – это сбежать.

Человеческое тело больше, чем кажется. Достижения в науке и технологии доказали, что тело само по себе является целой вселенной. Каждый из нас состоит примерно из ста триллионов клеток, а каждая клетка – из такого же количества атомов. Один только мозг составляют сто миллиардов мозговых клеток, плюс-минус несколько миллиардов.

Однако большую часть времени мы не ощущаем себя чем-то практически бесконечным. Мы все упрощаем, представляя себя суммой частей тела: рук, ног, ступней, туловища, головы, а еще костей и плоти.

То же самое справедливо и для разума. Чтобы справиться со сложностями бытия, он упрощает сам себя, концентрируясь всегда на чем-то одном.

Депрессия – это что-то вроде квантовой физики мыслей и эмоций. Она обнажает то, что обычно спрятано.

Депрессия разоблачает человека и все, что ему известно. Выясняется, что мы не только представляем собой вселенную, но и сами устроены так же сложно.

Депрессия – это что-то вроде квантовой физики мыслей и эмоций. Она обнажает то, что обычно спрятано.

Возможно, эволюционные психологи правы: мы, люди, эволюционировали слишком далеко. Цена того, что мы единственные на планете существа, которые всецело понимают мироздание, высока: только мы способны ощутить всю тьму Вселенной.

Мои родители приехали в аэропорт. Они выглядели одновременно усталыми, счастливыми и обеспокоенными. Мы обнялись и поехали домой.

Мне было лучше. Действительно лучше. Всех демонов я оставил на Средиземном море и теперь чувствовал себя нормально. Снотворное и диазепам я все еще принимал, но уже не нуждался в них. Мне просто нужен был дом. Я хотел, чтобы мама и папа были рядом.

Все еще испытывая некоторое волнение, я чувствовал: мне было лучше. Мне было лучше.

– Мы так волновались, – повторяла мама одну и ту же мысль в 87-ми вариациях.

Сидевшая на переднем пассажирском сиденье, она обернулась на меня и улыбнулась, но улыбка ее не была радостной, а к глазам подступали слезы. Я чувствовал груз печали матери от осознания того, что ее сын не оправдал надежд, а также груз любви и надежды, которая оказалась тщетной.

Но.

Мне было лучше. Чувствовал я себя изрядно потрепанным, и это было понятно. Самое главное, что мне правда было лучше. Я все еще мог надеяться дожить до 97 лет, стать юристом, нейрохирургом, альпинистом или режиссером театра. Жизнь только начиналась. Начиналась. Начиналась.

Мне нужен был дом. Я хотел, чтобы мама и папа были рядом.

За окном была ночь. Ньюарк был местом, где я вырос и куда всегда возвращался. Торговый город с населением 40 000 человек. Раньше мне так хотелось вырваться оттуда, а теперь я вновь приехал сюда, но это не страшно. Я думал о детстве, о счастливых и несчастных школьных днях, о битве за самооценку. Мне было 24 года. Дорожный указатель казался знаком судьбы: «Ньюарк 24». Мы знали, что это произойдет. Не хватало лишь моего имени.

Помню, как мы все ели за кухонным столом и я говорил совсем немного, просто чтобы показать, что я не сумасшедший и не нахожусь в депрессии. У меня все нормально. Я не сумасшедший и не в депрессии.

Помнится, на ужин был рыбный пирог. Думаю, его приготовили намеренно. Комфортная еда. Она улучшала мое состояние.

Появилась некоторая затуманенность, фокус в моей голове словно сместился.

Мы сидели вокруг стола и ели рыбный пирог. Было 22.30. Спустившись в туалет на первом этаже, я включил там свет. Стены в туалете были темно-розового цвета. Помочившись, я смыл воду и стал замечать изменения в своем сознании. Появилась некоторая затуманенность, фокус в моей голове словно сместился.

Мне лучше. Мне лучше. Но я уже начал в этом сомневаться. Лишь капля чернил падает в стакан и очерняет всю воду в нем. В тот момент, когда я понял, что мне нехорошо, я осознал, что все еще очень болен.

Сомнения подобны ласточкам: они всегда следуют друг за другом и собираются в стаи. Уставившись на себя в зеркало, я смотрел на свое отражение до тех пор, пока мое лицо не перестало быть моим. Вернувшись к столу, я сел и никому не сказал, что испытал. Рассказав о своих чувствах, я только усилил бы их. Если бы я вел себя спокойно, то и самочувствие мое тоже стало бы чуть более нормальным. Поэтому я решил вести себя адекватно.

– О, вы только взгляните на время! – сказала мама с драматичной обеспокоенностью. – Мне завтра рано вставать в школу. (Она работала завучем в начальной школе.)

– Иди спать, – сказал я.

– Да, идите спать, Мэри, – поддержала меня Андреа. – Мы сами разберемся с кроватями и со всем остальным.

– В его комнате есть кровать и матрас на полу, но мы с удовольствием уступим вам нашу постель на сегодня, – сказал отец.

– Все нормально, – ответил я. – Не беспокойся.

Папа сжал мое плечо, перед тем как отправиться спать.

– Хорошо, что вы приехали, – сказал он.

– Да. Хорошо быть дома.

Депрессию часто описывают как груз, и это действительно так. Она может быть как реальным физическим весом, так и метафорическим, эмоциональным.

Я не хотел плакать по двум причинам. Во-первых, не хотел, чтобы отец видел мои слезы; во-вторых, из-за этого я стал бы чувствовать себя еще хуже. Поэтому я просто пошел спать.

Когда я проснулся утром, депрессия на пару с тревожностью обе уже были здесь.

Депрессию часто описывают как груз, и это действительно так. Она может быть как реальным физическим весом, так и метафорическим, эмоциональным.