Гленн Вильсон - Психология артистической деятельности: Таланты и поклонники

В театре используются и другие приемы создания «дешевых эффектов»: например, барабанная дробь сигнализирует о том, что фокусник или акробат сейчас исполнит зрелищный номер, а перед выходом на сцену популярного певца звучит его музыкальный «автограф» – начало песни, с которой публика ассоциирует этого исполнителя. Таким образом, зрители имеют возможность предварить появление своего кумира аплодисментами. В категорию таких приемов входит и громкий пассаж стаккато в конце итальянских арий; подобная оркестровая «имитация» аплодисментов побуждает зрителей к рукоплесканиям.

Важнее всего хронометраж выхода актеров на бис после окончания представления. Хотя оркестр и исполнители поддерживают в зале высокий уровень напряжения, занавес стараются не поднимать как можно дольше, иногда вплоть до того, что аплодисменты начинают уже затихать. Как раз в этот момент занавес все же поднимается, и перед зрителями вновь предстают актеры, вызывающие новый всплеск аплодисментов. Цель подобных ухищрений состоит в том, чтобы продержать зрителей в зале как можно дольше, не позволив им исчерпать энтузиазм раньше времени или почувствовать себя обманутыми. Когда же занавес опускается окончательно, звучит музыка в быстром темпе, чтобы публика как можно скорее очистила зал, сохраняя приподнятое настроение.

Эмоциональная вовлеченность зрителей в действие драмы зависит от чрезвычайно важного психологического процесса, называемого идентификацией (Wrightsman, 1977). Идентификация – это способность людей мысленно проецировать себя на место персонажей пьесы; тем самым события, происходящие на сцене, пусть опосредованно, но затрагивают также и самого зрителя. Идентификация – это одна из важнейших форм человеческой фантазии, без которой социальная жизнь в известной нам форме была бы просто невозможна. Кроме того, это принципиально важный элемент восприятия драматического представления (Schoenmakers, 1990). Когда персонаж драмы произносит длинный монолог (например, Гамлет один из своих монологов), мысли всей аудитории развиваются в соответствии с этой речью; когда Изольда исполняет арию о любви и смерти в финале «Тристана и Изольды» Вагнера, публика разделяет ее страсть. Если этого не происходит, значит, цепочка драматического общения, идущая от автора через интерпретатора к аудитории, где-то прервалась. Провал постановки может объясняться невежеством или недостаточной подготовленностью как части аудитории, так и исполнителей.

Разные зрительские группы имеют определенные предпочтения при идентификации себя с тем или иным персонажем. Обычно идентификация происходит в тех случаях, когда персонаж чем-то напоминает зрителю его самого или его идеальное «я» (этот принцип чаще всего используется при отборе моделей для телерекламы) или же просто симпатичен ему. Но бывает, что зритель не ограничивается идентификацией с каким-либо одним персонажем и в той или иной степени «влезает в шкуру» других персонажей представления, переживая события на сцене с точки зрения каждого участника действия. По словам Артура Миллера, «ни один драматург не смог бы создать хорошую пьесу, если бы он не смещал свою внутреннюю позицию всякий раз, когда он пишет следующую реплику. Происходит постоянное смещение сопереживания: в одно мгновение я на стороне одного человека, а в следующее стою уже на противоположной точке зрения, поддерживая другого персонажа… Именно по этой причине мы считаем Шекспира универсальным: он был способен отождествить свою внутреннюю жизнь с жизнью самых разнообразных личностей до такой степени, что собственная его личность растворяется в его пьесах» (Evans, 1981, р. 18). С публикой, очевидно, происходит то же самое, что и с драматургом.

Идентификация зависит от способности к сопереживанию, хотя подчас автор подразумевает, что сочувствия заслуживают не все персонажи пьесы, а только некоторые из них. Читая «Процесс» Кафки, мы идентифицируем себя с жертвой бесчувственной бюрократии, а не с представителями этой бюрократии. В «Билли Бадде» мы почти полностью идентифицируем себя с Билли – привлекательным матросом, который оказывается жертвой суровых морских законов, хотя в принципе мы способны встать и на точку зрения казнившего его капитана.

Персонажи, на которые мы себя проецируем, вовсе не обязательно должны быть «положительными». Искусные драматурги с легкостью заставляют зрителя перевоплощаться в самых бесчестных негодяев и психопатов: в детоубийцу Макбета, в циничного соблазнителя Дон Жуана или в преступника Алекса из «Заводного апельсина». Способность к идентификации со злодеями проявляется не только в театральной аудитории. В ходе исследования поведения узников концлагерей во время Второй мировой войны (Bettelheim, 1943) был обнаружен феномен, получивший название «идентификация с агрессором». В целях выживания – как психического, так и физического – некоторые узники прибегали к защитной стратегии принятия ценностей и жизненных позиций своих охранников и мучителей. Поведенческий коллаборационизм (подчинение приказам) в таких условиях может еще показаться благоразумной стратегией, однако вышеупомянутые узники заходили еще дальше: они искали психического равновесия, стараясь «превратиться в одного из врагов». Дальнейшие наблюдения показали, что такой же защитной стратегии придерживались заложники, которых фанатичные террористы содержали в суровых условиях изоляции, страха и лишений. Если даже в реальной жизни мы способны иногда идентифицировать себя с психопатами, то гораздо легче проделывать это в театре при помощи воображения.

Итак, персонаж, с которым мы себя идентифицируем, вовсе не обязан быть добродетельным, но он непременно должен быть правдоподобным, поэтому неверный подбор исполнителей или плохая игра актеров может ослабить процесс идентификации. Чрезмерно тучная певица-сопрано может разрушить правдоподобие близящейся смерти Виолетты «от изнурительной болезни», а низкорослый тенор может испытывать трудности в создании образа египетского героя Радамеса. Точно так же откровенное «переигрывание» актера привлечет внимание публики только к фальши жестов и интонаций, но не пробудит у нее настоящих чувств.

Непосредственная близость к исполнителям, которые обладают исключительной привлекательностью благодаря своей внешности, уверенности в себе, голосу, славе, богатству и тому подобным достоинствам, вызывает у зрителей особое возбуждение. Современное название такого явления – харизма (магическая притягательность, обаяние) (Spencer, 1973). Харизма популярной личности может быть настолько мощной, что некоторые зрители начинают визжать в экстазе или падать в обморок от восхищения. Похожий эффект может вызывать и появление «звезд» на кино– или телеэкране, однако из-за относительной удаленности от зрителя воздействие оказывается гораздо слабее.