Александр Моховиков - Телефонное консультирование

Посвятив изучению тоталитарного сознания серию публикаций конца 1980–начала 1990 гг., в которых, в частности сравнивая посттоталитарное сознание с посттравматическим стрессовым синдромом, я убедился в том, что за терминами этого круга стоят преимущественно культурно-психологические явления. Это не означает отсутствия собственно феномена, нет. Но присутствует он как некое смысловое ядро, некий общий культурный мир, от которого так или иначе отталкивается психология отдельного человека.

Такой подход к трактовке происходящих изменений сближает психологическую практику в посттоталитарном общесте с психологической практикой в зоне широкомасштабных стихийных бедствий, когда мы имеем дело с нормальными реакциями на ненормальные обстоятельства. В этом есть свой резон, который, однако, не исчерпывает проблему. Ниже автор приводит выделенные Р.Бистрицкасом и Р.Кочюнасом (Homo Soveticus или Homo Sapiens // Радуга (Таллинн), 1989. № 5. С. 78–82) характеристики «советского человека». Несколько позже, анализируя эти характеристики уже вне поля полемической заостренности, удалось отметить ( Kagan V. Totalitarian Consciousness and Personal Growth // Sharing Tools for Personal / Global Harmony. SPb, 1994. P. 45–51), во-первых, их связь с глубинными когнитивными процессами человеческой психики вообще и, во-вторых, их «совладающий» ( coping ) характер. Выходя же за пределы конкретно-социальных рамок, эти особенности приходится связывать с бытием человека в культуре ( Лобок А.М . Антропология мифа. Екатеринбург: Отд. образования администрации Октябрьского р-на, 1997) и ускорением культуры ( Тоффлер А. Футурошок. СПб.: Лань, 1997). Но тогда подход к характеристикам «советского человека» как к «симптомам-мишеням» должен уступить место подходам и технологиям гуманистической психологии/психотерапии.

При всем том, что сопротивление отмене смертной казни весьма сильно, тезис об энтузиазме в поддержку ее расширения представляется сомнительным.

В формулируемых автором тезисах посттоталитарное общество имеет негативные перспективы, продолжающие его негативные характеристики. Но возможен и иной подход, в котором посттоталитарное общество представляет собой переходный период, открытый в будущее, и в этой открытости совершает свой рост, как бы он ни был труден. Ассоциация может казаться далекой, но в психологическом смысле она важна: действует ли консультант в обществе, состояние которого является состоянием терминального больного или состоянием пациента, переживающего кризис болезни и выздоравливающего.

Это правило формулируется часто, но не должно пониматься буквально; точнее было бы говорить о необходимости работы с собственными сексуальными проблемами.

Английское «burn out» можно перевести и как «выгорание», что, на мой взгляд, точнее передает суть феномена.

Отсюда следует необходимость подготовки консультанта к супервизии, совместимости его с супервизором, установления контакта и контракта на супервизию, поддержания продуктивных отношений в паре «консультант – супервизор».

Здесь можно заметить, что начало слушания пациента – не выслушивание ответов на вопросы врача, а слушание того, что сам пациент говорит и хочет сказать, – положил З.Фрейд ( Лоренцер А. Археология психоанализа / Пер. с нем. М.: Прогресс – Академия, 1996). Это подчеркивал и Р.Лэнгс в своем семинаре, а затем и книге ( Langs R. The Listening Process. New York: Jason Aronson, 1978). Действительно, активное слушание в излагаемом понимании было бы просто невозможно без фрейдовской идеи врача как интерпретирующего слушателя, а отношений «врач – пациент» как отношений «свободных ассоциаций пациента и парящей внимательности врача». Но даже когда в США формировалось «Движение за умение слушать» (конец 1970–начало 1980 гг.), о пионерской роли З.Фрейда часто забывали за чередой техник и методов (см., например, Беркли-Ален М. Забытое умение слушать. СПб.: Питер, 1997).

Понятие эмпатии неоднозначно (Психологический словарь. М.: Педагогика, 1983; Психология: словарь. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1990; Reber A. Dictionary of Psychology. London; New York; Toronto: Penguin Books, 1995). За введенным Э.Титченером термином эмпатии сегодня различают: ( 1 ) когнитивную эмпатию, базирующуюся на познавательных механизмах; (2) основанную на механизмах пракции и подражания эмоциональную эмпатию; (3) предикативную эмпатию как способность предвидеть эмоционально-аффективные реакции человека в той или иной конкретной ситуации; ( 4 ) эмпатию как переживание тех же чувств и состояний, что и другой человек; ( 5 ) эмпатию как сочувствие – переживание своего эмоционального состояния по поводу чувств другого человека. Э.Титченер подчеркивает в качестве условия эмпатии наличие эмпатической способности, которая уже в первые часы после рождения достоверно выше у девочек (вероятность ошибочности такого заключения 1:64 000) и с накоплением жизненного опыта у женщин несколько снижается, а у мужчин – наоборот (эти данные суммированы в книге Исаев Д.Н., Каган В.Е. Психогигиена пола у детей: руководство для врачей. Л.: Медицина, 1986). В качестве важного отличия процессов эмпатии от других видов понимания указывают на слабость рефлексивной стороны этого процесса и его замкнутость в рамках непосредственного опыта. Автор обозначает термином «эмпатия» воспринимаемое клиентом эмоционально-аффективное присутствие консультанта, то есть некий рефлектируемый консультантом психотехнический комплекс, которым консультант пользуется в работе. Не посягая на право автора прибегать к собственной интерпретации, считаю необходимым подчеркнуть ее отличие от принятого понимания. Как представляется, снятию возможных при этом разночтений способствовало бы обращение к принятой терминологии, различающей соотносимое с симпатией рефлексивноеслушание и соотносимое с эмпатией – эмпатическоеслушание как техники консультирования.

Понятие эмпатии связано с очень разными его пониманиями и определениями, которые условно и в общем можно разделить на эмоционально-процессуальные и интеллектуально-инструментальные. Автор уделяет внимание преимущественно второй группе взглядов на эмпатию.