Галина Иванченко - Логос любви

Активный выбор неизменности сознательно консервативен («остановись, мгновенье, ты прекрасно!»). Активный выбор неизвестности опирается на то, чему только предстоит развиваться, на то, что еще не существует как устойчивая диспозиция или тенденция. Посмотрим, легко ли различимы разные виды выбора в любви.

Активность и реактивность не так уж различаются в этом поле (нередко, кстати, влюбленные нет-нет да и задумываются, кто же из них был инициатором сближения, разрыва и любых других изменений). И процесс, и последствия реактивного выбора и выбора неизвестности, в противоположность выбору неизменности, на наш взгляд, могут быть феноменологически сходными. Оба могут быть мгновенными и казаться необратимыми. Однако есть импульсивность как слабая произвольность регуляции и импульсивность как непреложность, единственность, нравственная безальтернативность поступков. Важнейшее отличие выбора неизвестности от реактивного выбора связано с «чувством пути», ощущением аутентичности в выборе неизвестного [17] Леонтьев Д.А . К психологии поступка // Экзистенциальная традиция: Философия, психология, психотерапия. 2006. № 9. С. 153–158. .

Активный выбор неизменности, выбор, основывающийся на прошлом, на уже известном, например на невероятном совпадении вкусов и взглядов, кажется залогом продления любви «до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Еще в XVII веке Ж. де Лабрюйер ностальгически писал о «былых временах», когда «брак считался столь серьезным делом, что его обдумывали долго, всесторонне и тщательно. Женившись, мужчина связывал себя навеки со своей женой, хороша она была или плоха…»

Само слово «навеки» у человека обычно вызывает неоднозначное отношение. Задолго до появления экзистенциальной философии Гёте в «Фаусте» вполне отчетливо проводит тему экзистенциального ужаса перед концом. В сцене объяснения в любви, радуясь вместе с Маргаритой желанному ответу ромашки, Фауст весьма неожиданно для читателя – вероятно, и для Маргариты – переходит к раздумчивой трактовке понятия конца:

Вот уж воистину, начав за здравие… «Без конца» в восьмой строке кажется легко заменяемым на «до конца» и равно амбивалентным. Кстати, это, пожалуй, единственная реплика Фауста, впрямую отталкиваясь от которой Пушкин мог написать «Сцены из Фауста»; единственное место, где Фауста действительно можно уличить вместе с Мефистофелем в том, что он «думал в те минуты, когда не думает никто…».

Стоит, впрочем, отметить, что эти рассуждения о конце есть продолжение размышлений Фауста в предыдущей сцене –

Рефлексия уводит от реактивного выбора, но может привести и к выбору неизменности, и к выбору неизвестности. Выбор неизменности можно совершать, считая, что знаешь себя. Впрочем, стоит вспомнить слова О. Уайльда: «хорошо знают себя только поверхностные люди». Но, наверно, бесспорнее и важнее по последствиям то, что и Другого приверженец активного выбора неизменности будет воспринимать сквозь призму своих определенных и жестких представлений, идеалов. Когда совершается выбор неизменности, возникает желание изменить, деформировать (под предлогом совершенствования или возвращения к «исходному» состоянию) любимого человека. Влюбленный, совершивший реактивный выбор, вероятнее всего будет более или менее равнодушен к «психологическим тонкостям». И только когда выбор был выбором неизвестного – возникает иная интенция: вглядываться, прислушиваться к уникальным (и какое счастье, если созвучным с твоими) изменениям Другого.

Любить человека таким, каким он может стать, и есть выбор влекущей, чарующей неизвестности. Парадокс выбора в любви можно сформулировать так: мы выбираем человека таким, каким он еще не был, не стал, возможно, не будет и не станет, – но можетстать.

Конечно, мы вряд ли осознаем это. В идение и чувствование человека, каким его задумал Бог, в сияющем ореоле возможностей, трудно представить осуществляемым иначе как непосредственно. Пожалуй, легче осознается противонаправленное следствие выбора в любви: волшебное расширение своегожизненного мира, цветение своих возможностей. В одном из писем А.Г. Вишняку Марина Цветаева пишет: «Вы мне дали так много: всю возможность человеческой нежности во мне, столько сожалений, столько желаний…» [18] Цветаева М . Девять писем с десятым, невернувшимся, и одиннадцатым, полученным, – и послесловием // Октябрь. 1992. № 10. С. 168.

В записных книжках Цветаевой выявляются и другие грани «овозможения» (М. Эпштейн) мира влюбленного. Что ожидает влюбленный от любимого? «Как поэту – мне не нужен никто (над поэтом – гений, и это не сказка!), – формулирует Цветаева, – как женщине, т. е. существу смутному, мне нужна ясность, и существу стихийному, мне нужна воля, воля другого ко мне – лучшей» [19] Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 2: 1919–1939 / Сост. Е.Б. Коркина, М.Г. Крутикова. М.: Эллис Лак, 2001. С. 312. . Только удержанием – хочется сказать даже не перспективы, а трансспективы Другого – удается помочь ему (или ей) в бесконечном становлении, обретении себя, самосовершенствовании.

Но так ли все мирно и благостно? Нередко мы не хотим быть воспринятыми только в лучезарном ореоле, хотим, чтобы нас любили со всеми нашими особенностями, привычками, недостатками («полюбите нас черненькими, а беленькими нас всяк полюбит»). Перед тем как измениться, расцвести, расправить лепестки бесчисленных возможностей, мы хотим рискнуть и продемонстрировать любимому наше скрытое Я . «Что меня разлучило с НН. – Моя правда, правда всего моего существа, намеренно-резко подчеркнутая, чтоб знал с кем имеет дело (Потом забыл бы, ибо – люби он меня – я бы, конечно, стала другой!)» [20] Там же. С. 137. .

Почему же мы готовы рисковать, хотя «беленькое» Я уже вот-вот проклюнется? Надо полагать, одна из причин этого – желание понять, в сколь широких или узких пределах можно будет меняться вместе. Доверие возможно, даже если диапазон окажется крайне узок; но тогда придется двигаться вперед ощупью, осторожно и небезоглядно. А выбор неизвестного привлекает еще и широким дыханием свободы и простора, распахнутого мира возможностей.