Александр Махнач - Жизнеспособность человека и семьи. Социально-психологическая парадигма

В философии наряду с понятием «жизнеспособность» существует синонимичное ему – «витальность». Под витальностью понимают, с одной стороны, мощь, напор жизни, с другой, с ним ассоциируется способность к выживанию, к балансированию на грани жизни и смерти. В современном научном языке тема витальности бытует больше во втором значении: «жить на грани выживания». Выживание – ключевое слово в лексиконе человека с улицы и клише журналистского языка. Интеллектуалами и политиками идея витальности обществ как их жизнеспособности ныне стала восприниматься как значимый предмет рассуждения (Козлова, 1998). В своей книге «Мужество быть» П. Тиллих пишет: «Жизнь включает в себя страх и мужество в качестве элементов жизненного процесса, находящихся в состоянии подвижного, но в сущности устойчивого равновесия. Такое равновесие, а вместе с ним и сила бытия, обладает тем, что на языке биологии называется витальностью, т. е. способностью к жизни. Следовательно, настоящее мужество, как и настоящий страх, необходимо понимать как выражение совершенной витальности. Мужество быть – это функция витальности. Ослабление витальности влечет за собой ослабление мужества. Укрепить витальность – значит укрепить мужество быть» (Тиллих, 1995, с. 31). Великий теолог связывает витальность с интенциональностью, т. е. отношением к смыслам и дает такое определение витальности: «Витальность человека настолько велика, насколько велика его интенциональность: они взаимозависимы. Это делает человека самым жизнеспособным из всех существ. Он может выйти из любой данной ситуации в любом направлении, и эта возможность побуждает творить вне себя, не теряя при этом самое себя. Чем большей способностью творить вне себя обладает существо, тем в большей степени оно витально. Мир технических творений является самым заметным выражением витальности человека и его бесконечного превосходства над витальностью животного. Если правильно понимать связь между витальностью и интенциональностью, то можно принять биологическую интерпретацию мужества в рамках заданных ограничений» (там же, с. 32). Здесь им описана инструментальная функция витальности, показывающая, насколько человек, попадающий в сложные условия жизни, остается жизнеспособным, опираясь на свой психофизиологический потенциал, а витальность и ее интенциональность детерминирует большинство поступков человека. Еще у П. Тиллиха, в философском наследии которого одно из важных мест отводится изучению значимости христианства в культуре и экзистенциальному опыту современного человека, мы находим определение витальности, т. е. способности к жизни (курсив мой. – А. М. ) как основы человеческого существования (Тиллих, 1995). В своем фундаментальном труде «Систематическая теология» П. Тиллих уточняет свое понимание витальности, подчеркивая такой аспект этого понятия, как динамичность: «Витальность – это та сила, которая поддерживает жизнь и рост живого сущего. Динамический элемент в человеке открыт во всех направлениях и не связан априорно ограничивающей структурой. Человек способен творить мир, помимо данного мира; он создает техническую и духовную сферы. Динамика выходит за пределы природы только в человеке. Это и есть его витальность, и, следовательно, только человек обладает витальностью в полном смысле этого слова» (Тиллих, 2000, с. 180). Цитируя своего друга и учителя П. Тиллиха, Р. Мэй приводит его слова: «…интенциональность и витальность связаны с тем фактом, что жизненность человека проявляется не просто как жизнеспособность, как биологическая сила, а как установление связи с миром, формирование и перестраивание мира посредством различных видов созидательной деятельности». Таким образом, степень интенциональности человека можно рассматривать как степень его мужества – «мужества быть» по П. Тиллиху (Мэй, 1997, с. 137). Далее Р. Мэй, уходя в этимологию слов, сопоставляет интенциональность и интенсивность, делая акцент на энергетической составляющей общего для этих слов корня и определяя место интенциональности в психологической жизнеспособности. «Интенциональность можем связать с „интенсивностью“ переживания или степенью „напряженности“ жизни». «Предпринимался ряд попыток определить то, что мы подразумеваем под витальностью в психологической сфере: употреблялись такие слова, как „энергия“ и т. п., но без особого убеждения в том, что это что-то значит. Но разве интенциональность не предоставляет нам критерий для определения витальности как психологической жизнеспособности?» (Мэй, 1997, с. 137). Р. Мэй обращает внимание на значимость учета составляющих жизнеспособности человека в практике психотерапии: «Степень интенциональности может определить энергетику человека, потенциальную силу его обязательств, и его способность, если мы говорим о пациенте, продолжать лечение» (там же, с. 137). Этим определением Р. Мэй обращает внимание на характеристику жизнеспособности, которую многие исследователи называют способностью «гнуться и не ломаться».

В целом обсуждение понятия «жизнеспособность» в философии (Богданов, 1927б; Гизатуллин, Троицкий, 1998; Кара-Мурза, 2010; Ортега-и-Гассет, 1990; Соколова, 2006; Тиллих, 1995; Шевченко, 2006; и др.), появление философской методологии исследований жизнеспособности человека и рефлексия ученых об этом феномене, очевидно приведет к обоснованию метатеоретического характера этого понятия.

Таким образом, философия и историческая наука усматривают жизнеспособность человека как субъекта общества в динамической устойчивости его развития, в способности обеспечить свою выживаемость через самосовершенствование, в способности существовать, воспроизводиться и развиваться. В жизнеспособности исследователи выделяют способность субъекта в непростых условиях жизни воспроизводить не только себя, но и свою культуру. При этом жизнеспособность определяется как метафора в отношении цивилизации, как продукт культуры. Можно сказать, что историко-философская парадигма анализа жизнеспособности человека позволила выявить метасистемный характер этого феномена и разработать теоретические основания для дальнейших исследований.

Для психологической науки крайне важен опыт изучения жизнеспособности человека и семьи философами и историками. Ими, а также учеными-кибернетиками предложено понятие «жизнеспособность», базирующееся на принципе развития в живых, динамических системах, который способен стать методологическим основанием для психологических исследований. Утверждение, что «философия – это искусство формировать, изобретать, изготавливать концепты» (Делёз, Гваттари, 1998, с. 10), помогает понять закономерность появления в философии концепта «жизнеспособность» и обосновать новые концепты: «жизнеспособность человека», «жизнеспособность семьи» уже в психологии. Также философия позволяет соотнести ранее существующие и близкие по смыслу понятия в психологии с новым, так как «у концепта есть становление, которое касается уже его отношений с другими концептами, располагающимися в одном плане с ним. Здесь концепты пригнаны друг к другу, пересекаются друг с другом, взаимно координируют свои очертания, составляют в композицию соответствующие им проблемы, принадлежат к одной и той же философии, пусть даже история у них и различная» (там же, с. 29). Философские изыскания, направленные на концептуализацию понятия «жизнеспособность», с очевидностью помогают нам понять и абсолютность этого понятия в его целостности и его относительность в конкретных проявлениях изучаемых нами объектов – человека и семьи.