Рудольф Баландин - Тупики психоанализа. Роковая ошибка Фрейда

Мысль о связи сновидений с областью бессознательного в те годы не была нова. До рождения Зигмунда Фрейда писатель Оноре Бальзак в философской повести «Луи Ламбер» писал: «Как это люди до сих пор так мало раздумывали о содержании наших снов, свидетельствующем о наличии двойной жизни в человеке? Разве в этом явлении не заключена целая новая наука?.. Оно по меньшей мере подтверждает факт постоянного разрыва между двумя сторонами нашей природы. Я в конце концов вынес из этого убеждение в преимущественной мощи скрытых наших чувств над явными».

Идей на этот счёт было высказано немало, толкованием сновидений люди занимались со времён шаманов. Фрейд попытался на основе науки организовать эту загадочную область знаний, преимущественно мистических.

Новаторство? Его почитатели в этом уверены. Австрийский писатель Стефан Цвейг утверждал: «Только с появлением Фрейда – по прошествии двух-трёх тысячелетий (со времён Античности. – Р.Б.) – сновидение получает опять объективную ценность, как некий указующий на судьбу человека акт. Там, где другие видели только хаос, беспорядочное движение, глубинная психология вновь постигает закономерное действие сил; то, что казалось её предшественникам запутанным лабиринтом без выхода и без смысла, представляется ей… центральной дорогой, связывающей подсознательную жизнь с сознательной».

Писатель не обязан знать историю научных и философских идей. Но и Фрейд умолчал о своём прямом предшественнике в научном анализе сновидений. Это был немецкий философ и психолог Карл дю Прель. В 1884 году он опубликовал книгу «Философия мистики, или Двойственность человеческого существа». В предисловии он задал вопрос: «Содержится ли в нашем самосознании всё наше я?». И ответил: «Анализ жизни человека во сне приводит к отрицательному ответу на этот вопрос; он показывает, что наше самосознание не обнимает всего объекта, что наше я больше нашего самосознания».

В главе «О научном значении сновидений» он писал: «Образы сновидений приходят к нам из области бессознательного; во время сна бессознательное делается отчасти сознательным, и наоборот, исчезает сознаваемое нами во время бодрствования».

Работа Дю Преля была вскоре переведена на русский язык. Этот автор был популярен, и его книгу Фрейд, по-видимому, внимательно читал.

Сам по себе факт заимствования идей оправдан. Надо лишь ссылаться на своих предшественников, а историкам и популяризаторам не следует приписывать те или иные открытия тем, кто их не совершал.

В конце 1908 года Зигмунд Фрейд прочёл лекции по психоанализу в Университете Кларка (у нас назвали бы – «имени Кларка») штата Массачусетс (США). Отзывы были преимущественно положительные. На следующий год его вместе с учеником Карлом Юнгом вновь пригласили с лекциями в эту страну.

«Мы нашли к нашему большому удивлению, – вспоминал Фрейд, – что свободные от предрассудков представители этого маленького, но уважаемого педагогически-философского университета были знакомы со всеми психоаналитическими трудами и знакомили с ними на своих лекциях слушателей.

В такой чопорной Америке можно было, по крайней мере, в академических кругах свободно говорить и обсуждать то, что в жизни считается предосудительным…

Мы были вознаграждены почётным титулом Z. Z. D. (докторов обоих прав)». Лекции прошли с успехом. На них присутствовал, в частности, невропатолог Джемс Патнем, ставший одним из убеждённых сторонников психоанализа. «Позднее Патнем, – писал Фрейд, – слишком подчиняясь высоким этическим и философским запросам своей натуры, предъявил к психоанализу, как я думаю, невыполнимое требование – именно, чтобы он служил определённому нравственно-философскому миросозерцанию».

С позиций высокой «надчеловеческой» истины, быть может, не следует заботиться о нравственном аспекте психологической теории. Но, во-первых, у Фрейда речь идёт о проблемах, имеющих отношение не только к отдельной личности, но и к обществу. В таком случае есть все основания требовать, чтобы учение отвечало «высоким этическим и философским запросам».

Во-вторых, учение Фрейда о структуре личности, её патологиях и духовной жизни общества вовсе не безупречно с позиций науки. Оно вызывает серьёзные сомнения из-за пренебрежения к фактам, свидетельствующим не в её пользу.

В-третьих, психоанализ – не только теоретическая конструкция, для которой нравственный критерий может отойти на второй план, а руководство к действию, метод проникновения в душу пациента, воздействия на его психику.

О том, насколько важно соотнесение идей, скажем, Фридриха Ницше о человеке с нравственно-философским миросозерцанием, Фрейд испытал на собственном трагическом опыте, когда в Австрии, присоединённой к Германскому Рейху, восторжествовал нацизм.

Небрежное отношение Фрейда к нравственной стороне своего учения проявилось в словах, сказанных им Юнгу после того, как их лекции по психоанализу в Университете

Кларка вызвали воодушевление у американцев: «Эти люди не подозревают, что я принёс им чуму».

Неужели он сознавал, что психоанализ недостаточно проверен на практике и не отвечает критерию научности? Как человек умный и образованный он должен был в этом убедиться за десятилетие, которое посвятил применению и распространению своего учения. Однако успех заставил его оставить сомнения или, во всяком случае, не упоминать о них.

С тех пор он, помимо медицинской практики, читал лекции и писал научные работы. В них продолжал настойчиво пропагандировать свой метод, приводя как доказательства случаи с отдельными пациентами.

В статье «Леонардо да Винчи и воспоминания его детства» он выбрал тему заведомо интересную для многих читателей, но столь же сомнительную в научном плане: его анализ психических особенностей одного из титанов Возрождения нельзя опровергнуть уже потому, что невозможно проверить.

Как писал автор солидной биографии Леонардо да Винчи советский историк Л.М. Баткин: «Истолкование личности Леонардо, данное З. Фрейдом, малоубедительно не только ввиду общеметодологических причин, но и просто фактически, из-за чрезмерного количества произвольных допущений и натяжек, к которым был вынужден прибегать знаменитый австрийский психиатр».

Не исключено, что Фрейд специально выбрал знаменитую и во многом загадочную фигуру, чтобы вызвать общественный резонанс, дискуссии, пусть даже резкие опровержения. Был ли это рекламный приём, или Фрейд как всякий увлечённый своими идеями автор испытывал свой метод на загадочной в психологическом аспекте исторической личности? Если вспомнить, как он отозвался в США о тех, кто «заразился» его идеями, то второй вариант кажется предпочтительней.