Оскар Пфистер - Христианство и страх

Через несколько недель после того, как я первый раз отказался от должности университетского профессора, я познакомился с психоанализом Зигмунда Фрейда. Я не мог согласиться с философскими взглядами, лежащими в его основе, – изначально материалистическими, а впоследствии тяготевшими к агностицизму, – но почувствовал, сколь притягательны некоторые из его строго научных положений. То, что причиной всех неврозов является конфликт с совестью, вытесненный в сферу бессознательного, и его можно вывести на свет, аккуратно применив метод ассоциаций и интерпретаций; и то, что точно так же можно совладать с губительными неосознанными противоречиями, способными оказать сильнейшее влияние на религиозную и нравственную жизнь, – это казалось мне открытием первостепенной важности. Я тотчас же применил новые знания в практике душепопечительства и, к радости своей, понял, что могу находить факты и оказывать помощь, и с тех пор этот способ ни разу меня не подводил. Изучение страхов и неврозов навязчивых состояний – и их воздействия на религиозную и нравственную жизнь, – раскрыло мне глаза на важнейшие комплексы явлений и управляющие ими законы.

Я начал понимать причины, неизбежно ведущие к крайним проявлениям религиозной эксцентричности, – равно как и к ценным новым результатам. Я увидел, как одни и те же условия и законы эволюции приводят к появлению галлюцинаций – как связанных с религией, так и не имеющих к ней никакого отношения; я по-новому, с психологической точки зрения, взглянул на разные ортодоксальные учения, в том числе и христианские, с их страхом перед непонятными писаниями и с их почти неуловимыми отличиями в обрядах; я оценил значение мистицизма, галлюцинаций, вдохновения, говорения языками и многих других проявлений набожности, истоки которых прежде были скрыты для меня завесой тайны. Я понял, сколь неизбежно невроз влиял на веру набожных христиан, пока те наконец не обретали черты, поразительно свойственные невротикам. Я увидел, что чувство утраты любви, которое возникает и у неверующих, страдающих неврозом навязчивых состояний, у невротиков религиозных должно неизбежно сопровождаться чрезмерным, невероятно сильным акцентом на догме, – и этот акцент ведет к формализованному догматическому фетишизму, а догма полностью обожествляется, после чего христианство часто, а может быть, и почти всегда превращается из религии любви в религию страха и ревностного поклонения догматам, а Бог перестает быть любящим Отцом Небесным и становится суровым догматиком, в глазах которого неверное толкование догмы – преступление и заслуживает кары в виде костров и вечных мучений в аду, в то время как сам Бог не только прощает, но и требует позорнейших преступлений против любви, куда входили убийства ведьм и кровопролитнейшие войны за веру. Особенно это проявлялось в темные века христианских неврозов. Невроз искажает саму веру христианина, при определенных условиях он должен исказить ее неизбежно; и когда то же самое происходит с массами, эффект накрывает целые Церкви – и Протестантскую, и Католическую в равной мере. И наоборот – искаженное, невротическое христианство порождает невроз как у отдельных людей, так и у масс. Говорят, хуже всего, когда испорчены лучшие – и для христианства это особенно верно.

Но и освобождение религии от невротических черт происходит так же, как и исцеление неверующих невротиков – через восстановление любви и возвышение ее до уровня жизненной доминанты. Вся история Израиля повествует о непрестанной череде все возрастающего страха и невротических состояний, которые сильно ослабевали – и были почти устранены Иисусом – благодаря открытию или проявлению любви. При этом часто, а может, и всегда, происходит обращение к пережитому опыту божественной любви. Это согласуется с аналитическим методом, и меня все больше поражали аналогии между религиозным развитием с его преодолением страха – и научно совершенной системой психоанализа. Фрейд великолепно осветил психологию толпы, и в 1921 году это дало моим исследованиям неоценимый импульс.

Аналитическая работа стала для меня исполнением давней мечты. Она была близка к реальной жизни и в то же время связана с практикой, сферу которой я для себя определил в пасторских трудах. В сотнях случаев, с которыми я прежде пытался справиться методами, нацеленными на сознание, – и тщетно, ибо религиозно-нравственный конфликт таился в подсознании и действовал оттуда, – я добился исцеления, которого так долго искал. И при этом я непрестанно сознавал, что, по сути, пользуюсь тем способом исцеления душ, который столь гениально применял Иисус [25] Ср.: O. Pfister, Analytische Seelsorge , 1927, S. 20–25. .

Так я постепенно осознал принципы религиозных отклонений и душевной терапии – на основании новой глубинной психологии, примененной в религиозной сфере. В этой книге я хотел бы представить результат 36-летней исследовательской работы, посвященной сути и истории христианской любви в ее применении к единственной, однако невероятно важной проблеме – проблеме страха. Несомненно, расцвет любви и ее оптимальное развитие – решающий вопрос для каждого из нас и для наших талантов и счастья в жизни. То же самое верно и для всего человечества. В своей сокровенной сути мы жаждем любви, и без нее не только отдельные люди, но и все человечество утонет в бедах, болезнях, злобе, жестокости; без нее самые примитивные импульсы, которые в высшем смысле усмиряются и сдерживаются любовью, вырвутся и начнут рушить все. Но значение любви в высшем смысле не всегда очевидно. Есть мнение, будто нравственно правильные деяния ясны как день и говорят за себя сами; и оно хорошо подходит для юмористического романа, в котором, собственно, и встречается (“Auch Einer” Фридриха Фишера), – но не для научной дискуссии. Вавилонская богиня любви Иштар, увенчанная утренней звездой и стоящая у пантеры на спине, – вот прекрасная иллюстрация нашей проблемы. Иисус Христос учил этой любви и жил ею. Мы попытаемся подобрать для нее слова, но ее лучшим примером – как и лучшим примером самой христианской истины, – станет Он сам. На вопрос Пилата есть только один иррациональный ответ. Он заключен в анаграмме: «Quid est veritas?» – «Что есть истина?» и в ответе «Est vir, qui adest». – «Это человек, которого ты видишь». Это Христос. Те же самые буквы, расставленные в другом порядке, лучше всего отвечают на вопрос о сущности христианской любви: «Это человек, стоящий перед тобой». Ее не заключить в рамки одних лишь логических понятий.

Проблему страха не решить только с помощью медицины. То, как разрешится моральный конфликт, ставший причиной страха, – либо замалчиванием голоса совести, либо через сознательное излечение чувства вины, – и то, как именно это будет происходить, зависит от философских воззрений целителя и его нравственных и религиозных убеждений. То же верно и для путей использования освобожденной психической энергии. Это главные вопросы, и они требуют самого серьезного внимания врача и пациента.