Виктор Кандыба - Чудотворцы и чудеса. Энциклопедия сверхвозможностей человека

Живописи гораздо больше в помещениях сангхарама, чем в храмах… Она полна назидания о пути достижения Буддой просветления и о его прежних жизнях, когда он воплощался в образе животных и людей. Об этом повествуют джатаки, представляющие народный фольклор, изобилующий бытовыми и легендарными сюжетами, баснями, в которых отображена народная житейская мудрость, историческими данными и поэтической фантазией. Однако весь материал для изображения этих сюжетов художники брали из окружающей их действительности. Живопись отражает состояние индийского искусства их времени и жизнь в огромных культурных государствах Индии V–VII веков, поддерживавших тесные торговые связи со многими странами. Эта живопись, буддийская по содержанию, глубоко народна по своему духу и проникнута великим гуманизмом. Аджанта — подлинная энциклопедия индийской жизни того времени. Правдиво и красочно показана пышная природа страны, ее растительный и животный мир, жизнь которого в понимании индийца неотделима от человека. Перед восхищенным зрителем проходит быт всех слоев индийского общества. Мы видим красочные сцены во дворцах, хижинах, на лоне природы. Перед нами раджи, танцовщицы, монахи, полководцы, «гении сфер», в виде прекрасных женщин, небесные музыканты — киннары — полулюди-полуптицы с музыкальными инструментами в руках — глубоко опоэтизированные создания народной фантазии. Из городских ворот выходят пышные процессии, влюбленные пары видны в помещениях, девушки на качелях, дети, играющие дома, и среди них и сам мальчик Будда, когда он был принцем Сиддхартхой Гаутамой; изображен прием послов персидского шаха Хосрова II царем Пулакешином II династии Чалукья, правившим в 610–624 годах.

Для историка и этнографа росписи дают ценнейший материал: в них можно различить не только многие племена самой Индии, но и представителей ряда других народов — персов, греков, бактрийцев, скифов, монголов и т. д. {А что касается деталей, то наблюдательность и точность зарисовок художников были удивительны: например, одних видов женских причесок там насчитывают до 240!)

Не могу не сказать об одной из загадок живописи Аджанты: как художники могли писать в полутьме пещер? Предполагается, что они пользовались светом, отраженным с помощью металлических зеркал. Более интересно другое: часть росписей исполнена светящимися красками! Это было для меня неожиданно. Нигде об этом не пришлось ни читать, ни слышать. Проводник привел нас к пещере начала VI века, к группе женских полуобнаженных фигур и сказал: «После того как я выключу электрический свет, первое время вы не будете видеть ничего, так как в это место пещеры свет от двери совсем не доходит. Когда ваши глаза привыкнут к темноте, постепенно из нее выступят эти фигуры, и они будут напоминать изваяния из мрамора». Точно так и было. С удивлением мы увидели появление фигур из темноты, и они действительно уже казались не написанными на плоскости, а слегка отделившимися от нее скульптурами! Мы не знаем объяснения этому удивительному эффекту свечения красок. Предполагают, что в них добавлена известь.

Каждому, кто посетит ее, Аджанта раскрывает нечто такое, что сохранила она только для него. И чтобы читатель, которому посчастливится когда-нибудь побывать в Аджанте, не посетовал затем на меня за то, что смог я ознакомить его лишь с ничтожной долей чуда, раскрывающегося перед ним воочию, позволю себе привести в заключение отрывок из беседы между мудрецом Маркандейей и царем Ваджрои из древнего индийского трактата «Читрасутра».

«Ваджра. О безгрешный, расскажи мне, как делают изображения богов…

Маркандейя. О владыка людей, тот, кто не знает должным образом законов живописи, не сможет постигнуть особенностей изображения.

Ваджра. О защитник потомков Бхригу, поведай правила живописи…

Маркандейя. Без науки правила живописи непонятны…

Ваджра. Прошу, расскажи мне о науке танца, а после ты расскажешь мне о живописи, дважды рожденный…

Маркандейя. Техника танца труднодоступна тому, кто не знает музыки…

Ваджра. О беседующий с драхмой, расскажи о музыке.

Маркандейя. Музыка не может быть понятна без пения…»

И этот диалог о единстве искусств бесконечен.

В середине прошлого века Станислав Жюльен, филолог из пражского Коллеж де Франс, перевел на французский язык книгу буддийского монаха Сюань-цзяна, посетившего в 630-х годах нашей эры страны к северо-западу от Гиндукуша и по верховьям Амударьи 18. Сюань-цзян совершал, собственно говоря, не путешествие, а паломничество по святым местам, и мемуары свои он составлял с благочестивой, а вовсе не с научной целью. Тем не менее дневник путешественника-богомольца стал научной сенсацией. Мало того, что сюань-цзянство «Описание Западных стран» проясняло географию областей Востока, где к 1850 году побывали считанные европейцы, — неожиданной сказалась сама история этих мест. Оказалось, например, что буддизм процветал здесь вплоть до нашествия арабов-мусульман в конце VII века нашей эры. Между прочими сведениями Сюань-цзян сообщал, что в княжестве Та-ми — то есть в Тармите, как назывался в древности город Термез, — он нашел десяток монастырей; около тысячи монахов, священные буддийские памятники «ступа» и, наконец, многочисленные статуи Будды. В середине XIX столетия все это казалось удивительным и малодостоверным. Однако в начале 80-х годов геолог И. В. Мушкетов писал о пещерах в лёссовом обрыве около Самарканда, очень похожих, по его мнению, на пещерные монастыри Индии. Там же, в Самарканде, востоковед Н. И. Веселовский приобрел несколько буддийских идолов, по-видимому, весьма древнего происхождения. Еще через несколько лет начались открытия буддийской скульптуры и живописи в оазисах Восточного Туркестана. С конца 90-х годов южные земли Бухарского ханства, куда входил и Термез, охватила подлинная археологическая лихорадка: поисками древностей занимались археологи и местные любители старины, и просто кладоискатели. Постепенно находок, так или иначе подтверждающих сведения Сюань-цзяна, накопилось столько, что в 1922 году выдающийся советский востоковед академик В. В. Бартольд мог с полным основанием писать о «необходимости изучения буддийского Ирана, имевшего потом для мусульманской культуры не меньшее значение, чем Иран сасанидов». Под буддийским Ираном Бартольд подразумевал Афганистан и южную часть Средней Азии.

Изучить памятники среднеазиатского буддизма было необходимо, но сначала следовало их найти. Древняя Тармита и средневековый Тармыз погибали и снова строились, но не на прежнем месте, а по соседству. Из города, который теперь назывался Термезом, нужно было добраться до обширных пустырей, лежавших в треугольнике между рекой Сурхан и Амударьей. Стороны треугольника тянулись на 8–9 километров, а внутри были развалины, и почти любая могла оказаться сюань-цзяновым монастырем. Паломники от науки бродили в окрестностях Термеза, закладывали неглубокие раскопы — и уезжали, исчерпав средства и сроки, отпущенные на изыскания.