Виктор Кандыба - Чудотворцы и чудеса. Энциклопедия сверхвозможностей человека

Но в 1928 году историк-исскуствовед А. С. Стрелков открыл несколько пещер в склоне пологого холма Кара-тепе на берегу Амударьи. Пещеры были забиты песком и обломками сырцовых кирпичей, упавшими сквозь проломы в сводах. Наверное, возле них или над ними когда-то стояли постройки. Когда-то давно, потому что такие кирпичи, большие, квадратные, из необожженной глины, употребляли здесь задолго до арабского завоевания и не позже VII–VIII веков нашей эры. Сочетание пещер и наземных зданий было в традициях буддийской архитектуры и напоминало пещерные монастыри Восточного Туркестана, скальные храмы Индии.

Одну наземную постройку удалось обнаружить в 1937 году. Тогда же нашли обломки архитектурных украшений, кусочки штукатурки с уцелевшей на них многоцветной живописью. И четыре монеты кушанских императоров. Эти императоры владели землями Средней Азии, Афганистана и северной Индии между I и III веками нашей эры. Следовательно, буддийские пещеры Кара-тепе существовали лет за четыреста до путешествия Сюаньцзяна.

После войны наступило время комплексных экспедиций, многолюдных, отлично снаряженных. Блестящей вереницей возникали из небытия стенные росписи Варахщи и Пенджикента, скульптура Нисы и Топрак-кала, бронза и золото Памира и Семиречья. Никто не вспоминал о скромных находках на Кара-тепе. Проблема «будцийского Ирана», столь волновавшая некогда наших ученых, казалось, утратила былую привлекательность. Если о ней и говорили, то лишь в связи с вопросом о культуре Кушанского государства, которое само представляло Борох вопросов без ответа. Знали, что официальной религией этого государства был буддизм. Однако на монетах кушан красовались эллинские и среднеазиатско-иранские божества. На другой стороне были отчеканены профили монархов и греческие надписи. Когда их прочли, оказалось, что греческими буквами записан древний титул персидских государей — шаханшах, — что значит — царь царей. А по-кушански читалось так: шао шаоно. По-видимому, они говорили не на среднеперсидском, а на каком-то другом языке иранской группы. По-видимому, они пришли не из центральных областей Иордана. Откуда же?

Монеты их встречаются в Риме и восточной Африке, на русской реке Каме, даже в Киеве. Далеко гоняли своих купцов кушаншахи! Полмира охватывала их торговля. Не потому ли искусство кушанской северо-западной Индии — знаменитые буддийские статуи и рельефы из древней области Гандхара — так удивительно соединило особенности греко-римской и восточной скульптуры?

На эти вопросы, имевшие прямое отношение к истории советской Средней Азии, пытались ответить многие наши исследователи, и не последним в их числе — археолог и кушановед Борис Яковлевич Ставинский. Он раскапывал города, погребенные в лёссовых полях возле Самарканда, и уединенные замки в горах Заравшанского хребта, проехал не одну сотню километров в погоне за призраком кушанской культуры. Каждый отрезок этого пути вел неуклонно на юг, к берегам Амударьи, в Тармиту.

Осенью 1961 года Ставиский впервые поднялся на Кара-тепе. Он увидел горбатую равнину, поросшую бурой травой и кустарником, размытые остатки стен — глиняное кладбище нескольких городов, местность, которую он знал давно и подробно по отчетам экспедиций.

Входы в подземные храмы завалило каменными глыбами, замело песком, затянуло жесткой растительной шкурой. Пещеры искали на поверхности, по впадинам и проломам. Здесь били шурф. На трехметровой глубине шурф раздавался, пропускал археологов в тесную сводчатую щель. Начиналась работа в душных облаках пыли, в мигающем свете фонарей. Почти на ощупь разбирали завалы. В горах щебня и кирпичного крошева попадались разбитые барельефы, керамические черепки, иногда монеты, ломкие, в мохнатой медной зелени. Так начался первый полевой сезон.

Потребовалось три сезона, чтобы расчистить несколько пещер и квадратный двор, глубоко врезанный в склон холма. По его периметру лежали каменные базы колонн, круглые, на квадратных основаниях. Но если колонны поставлены в ряд, значит они поддерживали кровлю. Значит, двор с четырех сторон обрамляли крытые галереи, или айваны. Стволы колонн тесали из дерева, они не могли сохраниться. Сохранилась зато гладкая ярко-красная штукатурка на стенах двора, дорожка на полу из плиток белого известняка и высокий белокаменный порог, на котором тысячу шестьсот лет назад кто-то нарисовал черным контуром два нераскрывшихся лотоса.

За порогом открылся небольшой зал. Из него вынесли тонны грунта для того, чтобы убедиться — в зале ничего нет. Только на полу и на остатках стен следы алой краски, такой же, как на стенах айванов. Во дворе археологи подобрали облом&и статуй, крупных, в человеческий рост. Было высказано предположение, что священные статуи когда-то находились в зале, который, наверное, служил часовней у входа в пещерный монастырь, своего рода вспомогательным храмом.

Сюань-цзян писал о монастырях Тармиты. И первые исследователи Кара-тепе считали, что перед ними буддийский пещерный монастырь, как Дуньхуан на краю пустыни Гоби иди как Мин гой — «Тысяча пещер» — в Кызыле, в северной Кашгарии.

В самом деле, длинные сводчатые коридоры, обломки мисок, кувшинов, множество светильников — дешевых масляных плошек с примятым носиком для фитиля — все наводило на мысль о монашеском суровом быте, о скудной трапезе за общим столом, о ночных молитвах в лампадной полумгле. На светильниках сохранилась копоть — полуторатысячелетняя.

Но минул второй сезон, а на Каре-тепе было найдено только два бесспорно жилых помещения. Два, а должны быть десятки. Что за монастырь без монашеских келий? Может быть, это храм? Но буддийские храмы Индии, знаменитые чайтья, имели вид продолговатого зала, который заканчивался полукруглой нишей. Здесь же каменные коридоры изгибались трижды под прямым углом и выводили обратно на поверхность, под галереи двора. Археологи расчистили три таких П-образных пещерных комплекса — и всякий раз оказывалось, что пещеры не просто пробиты «покоем» в песчаниковой толще, но охватывают центральное помещение с единственным выходом, в коридор.

Когда пещерных комплексов стало четыре и рабочие выбрасывали песок и щебень из пятого, Ставиский увидел воочию то, о чем догадывался с начала раскопок, — не монастырь, не храм, а систему храмов, самостоятельных ансамблей с открытыми дворами, часовнями и кельей у входа, где жил сторож. Только строители этих храмов вовсе не следовали образцу индийских чайтья, но повторяли древний среднеазиатско-иранский тип культовой постройки с ее четвероугольным планом, непрерывным обходным коридором по внутренней стороне стен и замкнутым святилищем в центре. Археологи «опередили» Сюань-цзяна на несколько веков и увидели храмы эпохи кушан.