Вячеслав Маркин - Я познаю мир. География

Начало XVIII века в истории Камчатки связано с именем Владимира Атласова, первого казачьего "головы" Камчатки. Он пришел на Камчатку через приток Лены Алдан. Там, в остроге, при впадении в Алдан Учура он служил подьячим и участвовал в сборе ясака (пошлины) с тунгусов. Потом он жил в Удском остроге, а в 1765 году был назначен приказчиком Анадырского острога. Оттуда он послал казака Луку Морозко на Камчатку, от которого узнал о Курильских островах. Через два года сам Атласов идет на Камчатку с большим отрядом. Тогда на реке Камчатке он поставил Верхне–Камчатское зимовье.

Летом 1700 года Атласов отправился через Якутск в Москву. Чуть не год он добирался до столицы. А потом, в Сибирском приказе, записана была "скаска" о Камчатке, Курильских островах и неведомом острове против "необходимого носа" (Чукотки), в котором можно заподозрить Аляску.

С этой "скаской" познакомился царь Петр I, и она навела его на мысль об экспедиции на поиски Америки с востока. Чтобы осуществить свой замысел, Петр I призвал к себе датчанина на русской службе Витуса Беринга. Немало однако лет прошло, прежде чем отправилась в путь экспедиция Витуса Беринга, запечатленная в истории как Великая северная.

Раньше, чем Петру I, рассказ о Камчатке и Курильских островах услышал боярский сын Семен Ремезов. Они с Атласовым встретились в Тобольске, где тот остановился на пути в Москву. За две недели, что Ремезов провел в Тобольске, он получил у князя Черкасского разрешение на вскрытие запечатанной в Якутске "скаски", переписал ее и уже запечатанную тобольской печатью, отправил в московский Сибирский приказ "для подачи думному дьяку Андрею Виниусу со товарищи".

Семен Ремезов был художником и составителем карт, весьма искусным по тем временам. Когда Атласов появился в Тобольске, Ремезов как раз завершал работу над первым русским картографическим атласом – "Чертежной книгой Сибири". На двадцати трех "чертежах" атласа должна была предстать вся Сибирь, от Урала до Тихого океана. Очень кстати оказалось появление самого Атласова. И его сведения учел Ремезов, составив "Чертеж вновь камчадальские земли" – древнейшую из известных карт Камчатки, Аляски, Чукотки. Очертания этих земель фантастичны, но они рассказывают о подвиге, которым восторгался Пушкин, назвавший Владимира Атласова "камчатским Ермаком".

Поморы, жившие на берегу Белого моря близ Архангельска в устьях рек Печоры и Мезени, рыбаки и мореходы, издавна ходили по северным морям. Их самый дальний маршрут – на Шпицберген. Так называют архипелаг (группу островов) в Северном Ледовитом океане.

Отправлялись в путь из Архангельска обычно на Ильин день (20 июля) и через два месяца подходили к архипелагу Шпицберген, который называли также Грумант. Команда суденышка состояла обычно из 20– 25 человек во главе с кормчим, опытным мореходом. Они шли на Грумант по примитивным самодельным картам и компасам.

Опасным было это путешествие. И любой кто когда–либо ходил на Грумант, звался в поморских селах "груманланом".

Прибыв на остров, строили избу, расставляли капканы на песцов, охотились на оленей, тюленей, белых медведей. Когда Грумант погружался во тьму полярной ночи, всякая охота прекращалась, и для груманланов начинался самый тяжелый период зимовки. Они собирались вокруг "жирника", большой плошки с нехитрой едой, рассказывали друг другу легенды о Груманте, слагали песни о нем, завязывая и развязывая узлы на веревках, – все для того, чтобы как–то противостоять гнетущей бесконечной ночи, томительно–однообразному течению времени, страшной цинге. Только не спать, только не предаваться бездеятельности, сохранять силу духа.

Зимовщики населили Грумант фантастическими существами. Свирепый грумантский пес был, по их представлениям, хозяином острова, его окружали одиннадцать сестер старухи–цинги, которые являлись морякам во сне в виде их жен и невест, оставленных на южном берегу океана.

В середине XVIII века всю Европу обошло составленное членом Российской Академии наук Петром Ле Руа описание вынужденной шестилетней зимовки четырех русских поморов – груманланов.

Это случилось в 1743 г., когда судно с 14 груманланами было затерто льдами вблизи острова Малый Берун. Штурман Алексей Химков и три матроса: Иван Химков, Степан Шарапов и Федор Веригин, сошли на берег, чтобы подыскать избу для зимовки. Когда они вернулись, пустое безбрежное море открылось им: ни льда, ни судна не было видно. Они остались вчетвером без продуктов, без одежды, только с двенадцатью патронами...

Но проявив необыкновенное мужество и находчивость, они выжили. Не истратив ни одного патрона зря, они добыли 12 оленей, а потом изготовили себе новое оружие. Из корня ели, принесенного морем, сделали лук, из железного крюка, снятого с доски, найденной на берегу, выковали наконечники для стрел и для рогатины, которой убили наповал медведя. Медвежьи жилы натянули тетивой на лук. И этим оружием они за время зимовки заготовили 250 оленей, 10 медведей и множество песцов.

Мясо без соли и хлеба было их пищей все 75 месяцев. Одежду шили из оленьих шкур, которые несколько дней мяли руками, вместо ниток применяли медвежьи жилы, а иголками служили обточенные и снабженные "ушками" гвозди из досок, найденных на берегу. В центре острова они нашли глиноподобную породу и из нее сделали плоский сосуд для жирника. Огонь высекали из кремня.

До спасения, пришедшего совершенно случайно, не дожил один только Федор Веригин – он отказывался пить горячую оленью кровь, меньше других двигался. Он был слабее духом, чем другие, и цинга скосила его.

Спасение принесли свои же, архангельские, тоже груманланы. Как и судно "Робинзонов" шесть лет назад, их корабль был отнесен ветром к Малому Беруну, где мореходы заметили на берегу огонь.

Не все зимовавшие на Груманте могли выдержать испытания так, как эти четверо. Погибли от цинги участники первой голландской зимовки в 1633 г. и норвежской зимовки на острове Медвежьем в 1833 г. Та же участь постигла 22 русских, зимовавших в 1837 году у самого южного мыса Шпицбергена.

Есть на Шпицбергене мыс Старостина. Он назван именем легендарного человека, выходца из вологодской семьи. "Патриарх Шпицбергена", "Король Свальбарда", "богатырь–философ" – так называли этого человека, ставшего известным в середине XIX века всей Европе.

Лет пять ездил Иван Старостин на Шпицберген на летний промысел, потом решил разок перезимовать там и остался на постоянное жительство. Из 36 зим он только 13 прожил на родине, а остальные 23 года провел один на один с суровой природой, долгими и беспросветными полярными ночами, дико завывающей метелью. Старостин ушел от житейской суеты в жизнь природы, сурово простую и спокойно–ритмичную. Здесь, на берегу Ис–фьорда, он и похоронен. И уже второе столетие его с уважением вспоминают на Шпицбергене как одного из первых жителей ледяного Архипелага.