Александр Махлаюк - Римские легионы. Самая полная иллюстрированная энциклопедия

Таков перечень легионов, в которых несут службу воины, набираемые по призыву из граждан…» [73] Дион, вероятно, имеет в виду, что запись на службу в легионы осуществлялась в соответствии с официальными списками римских граждан призывного возраста.

Некоторые легионы, как можно видеть из приведенных данных, прочно укоренялись в местах постоянной дислокации. III Августов легион, размещенный в провинции Африка в 30 г. до н. э., со времен Траяна имел лагерь в Ламбезе и находился там вплоть до своего временного роспуска в 238 г. н. э. Легион XIV Сдвоенный базировался в провинции Верхняя Паннония в Карнунте с 114 г. н. э. вплоть до падения Римской империи. Легион VII Сдвоенный, набранный из римских граждан в Испании Гальбой в начале гражданской войны 68–69 гг., после своего возвращения в эту провинцию в 75 г. оставался в ней до конца IV в., базируясь в городе, который так и стал называться Легион (современный Леон).

События «года четырех императоров» (69 г. н. э.) показывают, что сформировать новые легионы было не так просто, даже если ставки были высоки. В этот год, когда за императорскую власть боролись четыре претендента, были созданы только 4 новых легиона (из них два были позже распущены Веспасианом). Два из них были набраны из моряков флота, что указывает на ограниченность людских ресурсов.

Очевидно, что императоры дорожили легионами, только в крайних случаях прибегали к роспуску тех из них, которые запятнали себя предательством. Создание каждого нового легиона, очевидно, требовало серьезных затрат и организационных усилий, и, пожалуй, главной проблемой было найти готовых и способных служить под сенью легионных орлов. К рассмотрению вопросов комплектования легионов мы и переходим.

В разные исторические времена у разных народов привлекательность военной службы не была одинаковой. Она, безусловно, зависела от многих факторов, таких как характер и интенсивность войн, которые вело государство в тот или иной период своей истории, общие культурно-исторические и, собственно, военные традиции народа, материально-бытовые условия службы, ее государственная значимость и престижность в обществе. Древний Рим не был в этом отношении исключением, и в его истории отношение граждан к исполнению своего воинского долга было различным. Если на ранних этапах развития римского государства для большинства римлян ежегодные военные походы были столь же неотъемлемой частью их жизни, как и повседневные хозяйственные заботы и государственные дела, то начиная примерно с последней трети II в. до н. э. неоднократно возникали ситуации, когда с великим трудом, прибегая к весьма крутым мерам, удавалось комплектовать легионы, а в период гражданских войн от призыва в армию некоторые предпочитали скрываться даже в эргастулах – специальных тюрьмах для рабов ( Светоний. Тиберий. 8). Однако в истории Рима было и такое время, когда ряды легионеров стали пополняться преимущественно добровольцами, которых не смущали неизбежные лишения, тяготы и риски военной жизни. Это время началось с военной реформы Гая Мария, осуществленной в самом конце II в. до н. э. и, в частности, открывшей дорогу в легионы неимущим римским гражданам. Но в наибольшей степени принцип добровольного комплектования реализуется в эпоху принципата, после преобразований, проведенных в римской военной организации Октавианом Августом и сделавших армию действительно профессиональной.

Понятно, что в первую очередь по собственной воле поступали в войско те, кто рассчитывал улучшить свое материальное положение за счет регулярного и достаточно высокого жалованья, разного рода социальных и юридических льгот, доли в добыче и императорских подарков, вознаграждения, получаемого по выходе в отставку. Привлекали этих людей также возможности карьеры, которая могла возвысить простолюдина в социальном плане: простой плебей, став легионером и дойдя до чина первого центуриона (примипила), попадал во всадническое сословие, провинциал или вчерашний варвар, выходя в отставку после 25-летней службы во вспомогательных войсках, получал в награду права римского гражданства для себя и своей семьи. Кого-то записаться в армию побуждали семейные традиции, пример отцов и старших братьев. Были, возможно, и те, у кого ко всем этим мотивам добавлялись вера в Рим, презрение к варварам и мятежникам. Не следует недооценивать и мотивы психологические, можно даже сказать, романтические. Кому-то претила рутина и скука обычной жизни и хотелось увидеть мир, отличиться на военном поприще, проверить себя в нелегких испытаниях, прославиться и т. д. О таких людях во времена Августа говорили, что они родились под знаком Скорпиона: по словам автора астрологической поэмы Марка Манилия, они жаждут битв и лагерей Марса и даже мирное время проводят с оружием в руках, любят военные игры и потехи, посвящают свой досуг изучению связанных с оружием искусств (Астрономика. IV. 217–229).

Конечно, переход к принципу добровольности имел свои издержки. Далеко не всегда по собственной воле в легионы записывались действительно подходящие люди. Это хорошо понимал император Тиберий, который говорил: «Добровольно поступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, они не выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни в доблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войска преимущественно бедняки и бродяги, которые не в состоянии были проявить старинную доблесть и дисциплинированность» ( Тацит . Анналы. IV. 4). (Тацит в другом месте с пренебрежением отзывается и о столичной черни, которая попадает в легионы, – Анналы. I. 31.) Этому убеждению вряд ли противоречит точка зрения, излагаемая в речи Мецената в «Истории» Диона Кассия, согласно которой военную службу должны нести самые крепкие и самые бедные, они же и самые беспокойные элементы. Конечно, к началу III в. ситуация изменилась, но все же Дион акцентирует не столько бедность, сколько врожденную воинственность, полагая, что именно военная служба лучше всего может отвратить этих людей от занятий грабежами, направив их энергию в общественно полезное русло ( Дион Кассий. LII. 14; 27. 1–5).