Павел Супруненко - Я познаю мир. Горы

В дореволюционной России интерес властей к горам был особый. Поощрялись и субсидировались военно–географические экспедиции. В образовавшееся Горное общество входил

один из великих князей, делались значительные финансовые взносы. Объясняется это и тем, что южные государственные границы империи проходили в горных регионах. Их обживание, освоение было связано с контактами, а иногда и военными стычками с местными жителями. Правда, у титулованных особ было, как правило, «пейзажное» отношение к гороведению. Так, русскую делегацию на конгрессе альпинистов в 1900 году в Париже возглавлял придворный барон Фредерикс, совершивший единственное восхождение на... Эйфелеву башню, что иронично и отметила французская пресса.

«Что в имени твоем?..»

Бессмысленных, бессодержательных названий нет. Это относится и к горным топонимам. За ними нередко свои загадки, приключения, легенды. Вот хотя бы история с прославленным пиком Победы. Его не зря прозвали «вершиной–загадкой», «невидимкой», так как он долго скрывался то за облаками, то за соседними высотами. В 1943 году его все–таки обнаружили изыскатели и по праву первооткрывателей назвали пиком Военных Топографов. Потом, поняв всю его значительность среди семитысячников – 7439 м – и время его открытия, переименовали в пик Победы. Тот, кто пережил войну, знает, каким многозначительным, заветным, выстраданным было это слово. А два года спустя выяснилось, что «пик–невидимка» был открыт еще раньше, в 1938 году и назван тогда пиком 20–летия ВЛКСМ.

Тогда в умопомрачительном энтузиазме 30–х годов хлынула мода «революционных» географических наименований: пики Дзержинского, Свердлова, Молотова, ОГПУ... и т. д. Наверное, тогда же появилась и зловещая шутка: самое высокое место в стране – Лубянка, потому что в нарушение всех законов земной перспективы с нее видна Колыма...

И понятно, самая высокая точка в СССР была названа в честь «вождя всех времен и народов» (с 1960 года – пик Коммунизма). Киевские альпинисты дали наименование пику на Памире – «Герои Малой Земли».

Кстати, после нашего ликвидаторства «порочных» топонимов сталинская вершина сохранится разве что в США в горах Калифорнии: в память сотрудничества союзников во второй мировой войне были названы рядом стоящие вершины Рузвельта, Сталина и Черчилля (иерархия высот с учетом патриотизма и объективности!).

Вакханалия переименований пришлась на те же 30–е годы: пик Кауфмана, царского губернатора, помогавшего экспедициям в Средней Азии, большевики перекрестили в пик Ленина, пик Царя Миротворца – в пик Маркса, пик Императрицы Марии – в пик Энгельса... Впрочем, большевики не были первыми в подобных действиях.

Самую высокую вершину Северо–Американского континента местные индейцы называли Денали – «дом солнца», считая, что светило ночует на горе. Золотоискатели перекрестили ее в «гору Денсмора», в честь одного из своих шустрых компаньонов, а потом во время неистовых сражений за президентское кресло в 1896 году присвоили имя Мак–Кинли, выигравшего все–таки выборы.

«Дикие» индейцы, нужно полагать, очень удивлялись, как это можно дойти до такого тщеславия и подхалимства, чтобы назвать такую вершину именем племенного вождя. Если бы это сделать попытался кто–то из соплеменников, его бы сочли спятившим или объевшимся ядовитыми грибами. До такого низкопоклонного «культа» они не доходили.

Как принято было среди нормальных аборигенов, в различных краях названия вершинам давали по их внешнему виду, месту расположения, чем–то приметных: много «белых», «черных», «пестрых», «блестящих» (от снеголедовых покрытий и освещения), «медных», «золотых», «железных» – по ископаемым, двух–трехглавых вплоть до «пятигорья» и «многогорья».

Очевидно, изо всех горных стран самой посещаемой туристами, альпинистами, горнолыжниками, да и просто любителями «зимних пляжей» является прославленная Швейцария. Само ее название стало нарицательным: шутливо или серьезно так именуют места с обильным скоплением скал и обрывов. (Есть своя «Швейцария», к примеру, в Подмосковье – это Звенигород.)

Конечно, «альпийская республика» обращает на себя внимание горными вершинами. Чего стоит один знаменитый Маттерхорн, пик хотя и не самый высокий (4481 м), но из–за количества погибших восходителей имеющий печальную славу «ужасного пика». Здесь как бы Мекка, место поклонения для альпинистов.

Кстати, и рядовые швейцарцы, и опытные швейцарские проводники относятся к своим горам с традиционным почтением и поклонением: путь к ним, по старому поверью, словно в церковь, а на вершине надо быть чистым душой, как перед алтарем.

А разве не примечательно, что с этой сравнительно небольшой срединной территории Европы стекают реки к четырем морям – Северному, Средиземному, Адриатическому, Черному. Отсюда ледники питают водой Рейн и Рону, притоки По и Дуная. Не случайно поэтому в Швейцарии вырабатывается столько «голубого угля», что электроэнергия экспортируется в соседние государства. А свои нужды совсем немалые. В этой стране выпускают одни из лучших в мире станки, турбины, дизели, приборы, красители, лекарства, знаменитые часы (более половины мирового производства!). И знаменитые швейцарские сыры тоже одни из лучших в мире. Не зря же и само название Швейцарии переводится как «молочное хозяйство».

Много электричества требуется для транспорта, а он и на горах, и под горами. Здесь больше, чем где–либо, тоннелей: один из них – Сен–Готардский, 15–километровый, самый протяженный в мире. Вверх идут трехрельсовые пути. (Средний рельс – с зубчатой насечкой.) Подвесных канатных дорог, так называемых телефериков, понастроено столько, что экологи забили тревогу: «Не слишком ли «окультуривается» природа?» По канатным дорогам перевозятся не только люди, но и сено, продукты, бидоны с молоком...

Конечно, каждая страна, особенно горная, по–своему особая. У Швейцарии своя яркость и примечательность. Здесь такое сосредоточение энергии – геологической природной, технической, человеческой, – уплотнение, пересечение путей и линий, что равнодушие исключается. Нужно полагать, эти условия связаны и с демократичным общинно–кантонным самоуправлением, и с многоязычьем (в небольшом государстве с шестью миллионами населения давно уживаются немецкий, французский и итальянский языки), и с полуторавековой нейтральностью страны.

И вновь и вновь встает этот экологический вопрос: как долго и насколько насыщенно будет продолжаться концентрация здесь «индустрии туризма», технической оснащенности, финансов, языковой конвергенции, национального взаимопроникновения? На такой вопрос нет простых и определенных ответов. Искусственно, по своеволию еще никто не сдерживал прогресса, пасионарности, активности и познания людей.