Екатерина Останина - Фонтенбло

С 1752 года в отношениях короля и маркизы произошли разительные перемены, а началось все с того, что его величество предложил ей перебраться в новые апартаменты, правда, в том же северном крыле, но этажом ниже и такие роскошные, что по богатству и убранству они не уступали настоящим королевским комнатам.

Придворные немедленно и не без основания предположили, что физической близости между королем и его фавориткой настал конец. С этого дня любовники стали друзьями, и даже в своих парках маркиза заменила статуи аллегории любви на аллегории дружбы.

При виде подобных перемен даже королева не смогла сдержать язвительной усмешки. В том, что произошло, не сомневался никто хотя бы потому, что по природе своей маркиза отличалась предельной искренностью, правдивостью и честностью. Пусть это покажется странным, но за все годы, что она провела при дворе в Фонтенбло, ей ни разу не приходилось лгать или кривить душой. Конечно, как и все истинные аристократы, она умела скрывать свои чувства, обладала исключительной способностью сохранять хорошую мину при плохой игре; и в данном случае она не могла солгать, когда речь шла о ее отношениях с возлюбленным.

Конечно, у придворных эта тема вызывала неподдельный интерес, но отнеслись они к ней без вопросов. К тому же, хотя маркиза и покинула королевское ложе, даже в ее новых апартаментах существовала тайная лестница.

К этому времени король и сам уже не выглядел лучшим образом, хотя и продолжал ежедневные поездки верхом в лес Фонтенбло. Он не мог быть ни с одной женщиной, кроме мадам де Помпадур; она абсолютно устраивала его, наконец, он действительно любил ее. Он уже не хотел для себя второй женщины, подобной мадам де Помпадур, о чем может служить следующий случай. Однажды его познакомили с очень красивой женщиной, и та пришлась ему по нраву. В покои короля она явилась, как и было условлено, к полуночи.

Камердинер, увидев ее, выразил свое восхищение по поводу изысканного наряда и пунктуальности молодой дамы, после чего велел ей немного подождать в королевской спальне. Женщина оказалась перед разобранной постелью, и это сразу ее поразило. Время шло, короля не было, а дама все ждала, чувствуя себя все более и более неловко. В два часа ночи король появился, но обращался с женщиной как со шлюхой; она же привыкла, что к ней все и всегда обращались с уважением, но, как говорится, вино налито, а значит, следовало его выпить.

Быстро взглянув на даму, король произнес:

– Быстро раздевайся и прыгай в постель, а я сейчас вернусь. – И он отправился на церемонию официального отхода ко сну.

И снова возникло непредвиденное осложнение: дама не умела раздеваться без помощи своей горничной; она ни за что не сумела бы самостоятельно расстегнуть застежки на спине. Она совершенно измучилась, но все же с превеликим трудом вылезла из платья и улеглась в постель. Так прошел еще час. Потом король вернулся, только одет он был в ночную рубашку.

– Знаешь, – сказал он уставшей женщине, – ты и правда очень красивая, но сейчас уже три часа утра, а я не так молод, как раньше. Я не смогу удовлетворить тебя должным образом, а потому считаю, что ты должна вернуться в Париж. Быстро одевайся и я сам выведу тебя из дворца. Прекрасная дама была в бешенстве: она с таким трудом разделась, а теперь следовало снова одеваться! Но король смотрел таким убийственным взглядом, что ей пришлось поднапрячься и выполнить и эту утомительную процедуру.

А дальше было и того хуже. Людовик вывел ее из своей комнаты и предоставил самой искать дорогу к выходу среди многочисленных извилистых коридоров. До утра она пробродила в потемках, пока не добралась до своей кареты, и отправилась к друзьям, а на их естественный вопрос, где она была и что делает так поздно, соврала что-то о поломке экипажа. Озлобленную и несчастную, ее приютили и позволили провести остаток ночи на диване.

С тех пор Людовик предпочитал общаться с женщинами из низших слоев общества, такими же прелестными, как герцогини, но зато не такими капризными. Они никогда не боялись ревности мужей, не выпрашивали титулов для своих детей, а получив скромный подарок, были искренне счастливы. Да к тому же они и не знали, кто именно встречается с ними в парке. Только если король по забывчивости появлялся перед любовницами, забыв снять голубую орденскую ленту, приходилось объяснять, что этот человек является родственником королевы, а по национальности он поляк.

Доктор неоднократно предупреждал короля, что подобные частые занятия любовью, да еще с такой хаотичной сменой партнерш, могут негативно отразиться на его здоровье. Король на это всегда возражал:

– Разве не вы говорили мне, что я не нуждаюсь в средствах для повышения возбудимости и что могу заниматься любовью столько времени, сколько мне будет угодно?

– Боже мой! – восклицал доктор. – На самом деле ничто не возбуждает нас в такой степени, как такая частая смена партнерш.

И при всей этой бесконечной череде любовниц король никогда не забывал о своей прекрасной маркизе. Однажды очаровательная, как цветок персика, девушка, встречающаяся с его величеством так часто, что могла беспрепятственно передвигаться по резиденции (ее портреты на многих полотнах были увековечены Буше, даже в часовне замковой церкви она взирала на молящихся с картины «Святое семейство»), спросила в фривольном тоне: «А в каких Вы теперь отношениях со старой дамой?» (она имела в виду мадам де Помпадур). С этого дня девушка больше никогда не видела короля.

Ко всем этим шалостям короля маркиза относилась очень спокойно, поскольку ни одна из этих необразованных симпатичных девчонок никогда не составила бы ей серьезной конкуренции в борьбе за сердце короля, а это было единственное, в чем она нуждалась по-настоящему. Когда ей жаловались, что король даже простонародные словечки перенимает у своих молоденьких любовниц, например, «il y gros» («еще бы»), маркиза засмеялась и немедленно ответила: «Il y gros».

Мало того, она даже заботилась о любовницах человека, которого любила всем сердцем. Однажды она попросила мадам дю Оссе присутствовать рядом с одной из женщин во время родов, а заодно назвать имена отца и матери ребенка.

Король, присутствовавший при этом разговоре, расхохотался:

– Могу вас уверить, прекрасные дамы, что отец его ребенка – очень славный малый.

В глазах маркизы в этот момент не промелькнуло ничего, кроме бесконечной нежности.

– Он очень любимый, – сказала она, – он обожаемый всеми, кто только его знает.

Она подошла к буфету и достала оттуда бриллиантовый эгрет: