Геннадий Прашкевич - Самые знаменитые ученые России

С самого начала организации Института атомной энергии Игоря Васильевича беспокоил вопрос, сумеем ли мы наладить работу так, как она была организована А. Ф. Иоффе в ЛФТИ, где в основе лежал беспредельный энтузиазм сотрудников. Все мы чувствовали себя ответственными перед Иоффе, авторитет которого был чрезвычайно высок. Это Курчатов понимал и хотел обеспечить такую же интенсивную работу у себя в институте. Он не раз высказывался в том духе, что нам придется надеяться не на личное обаяние руководителей, а на важность и грандиозность решаемой проблемы. В действительности же его личный авторитет был очень велик. Что касается обаяния, то ему тоже не надо было его занимать. Он сам в этом не был убежден, но когда ему на это указывали, ухмылялся и говорил: «Посмотрим». Опыт показал, что и личное обаяние Курчатова, и его большой научный авторитет, наряду с грандиозностью проблемы, которая была поручена институту, действительно обеспечили высокую интенсивность и производительность научного труда».

«…Занимаясь урановой проблемой, – вспоминал о Курчатове один из его учеников, – Игорь Васильевич жил на территории института. Вставал очень рано, с точностью до минуты входил в свой рабочий кабинет, из-за чего сотрудники называли его „человеком-точностью“. Все рабочее время было заранее расписано с предельной четкостью, каждой встрече отводилось определенное время и час, поэтому никто и никогда не сидел в приемной, ожидая вызова. Накануне делового разговора Курчатов или его секретарь предварительно спрашивали докладчика, сколько ему понадобится времени. Нужно было так все продумать, так изложить суть вопроса, чтобы обязательно уложиться в заданное им же время. Ни одной дополнительной минуты отведено не будет. По этому поводу Б. М. Гохберг, доктор физико-математических наук, рассказал: „Работал Курчатов очень плотно. Помню, был такой случай в 1954 году. Назначил мне Игорь Васильевич встречу. Я по очень уважительной причине опоздал на 5 минут. Он мне сказал: «Знаешь, Боря, на нашу встречу было отведено 30 минут, из них 5 минут ты уже украл. Осталось 25, постарайся со своим вопросом уложиться в этот срок“.

Утро, как правило, начиналось со звонков.

Курчатов разговаривал с дежурными на установках и требовал ответа о проведенных ночью опытах. Все знали, что он ждет лаконичных сообщений и готовились к ним. Но ответ должен был содержать не только конкретные результаты, но и личное отношение докладчика к полученным за ночь фактам. «Ну, атомный котел заработал», – говорили люди о Курчатове. Сами невольно подтягивались и включались в предложенный им ритм. В присутствии Игоря Васильевича считалось естественным работать, не считаясь со временем. Однажды ночью, по словам Е И. Забабахина, он громким голосом и стуком своей трости поднял их всех на ноги и велел срочно разобраться в некоторых неблагоприятных результатах измерений. Приказ выполнен был охотно, ошибка исправлена.

Даже время перелета на полигоны или переезда на дачу Курчатов использовал для работы. Он брал с собой кого-нибудь из сотрудников и обсуждал очередную проблему.

Вечером в его доме – «хижине лесника» – нередко до поздней ночи слышались голоса, звучала музыка, разгорались научные споры. В редкие часы отдыха вновь и вновь решались многочисленные задачи, большие и малые. Ни одного бесцельного часа, ни одной праздной минуты. День – это маленькая жизнь, любил говорить ученый. Такое отношение ко времени позволило Игорю Васильевичу выполнить колоссальную работу, которой хватило бы на несколько человеческих жизней».

К сожалению, последние годы жизни Курчатова были омрачены тяжелой болезнью. 7 февраля 1960 года Курчатов навестил отдыхающего в санатории академика Харитона. Они присели на садовую скамью, Харитон начал рассказывать о новых работах, потом задал какой-то вопрос Курчатову, но ответа не получил – сидя рядом с ним, Курчатов скоропостижно скончался.

Работы Курчатова были высоко оценены советским правительством.

Он – трижды Герой Социалистического труда (1949, 1951, 1954), лауреат Ленинской премии (1957), четырежды лауреат Государственной (1942, 1949, 1951, 1954). Именем Курчатова назван сто четвертый элемент периодической системы Менделеева – курчатовий.

Физик.

Родился 15 июля 1904 года в селе Новая Чигла (под Воронежем).

В 1928 году окончил Воронежский университет.

С 1930 года начал работать в Москве – в Физическом институте Академии наук СССР. С 1948 года – профессор Московского энергетического, а с 1951 года – Московского инженерно-физического института. Основные работы Черенкова посвящены физической оптике, ядерной физике, физике космических лучей, ускорительной технике.

С 1932 года Черенков работал под руководством академика С. И. Вавилова. Именно он предложил Черенкову тему исследования – люминесценцию растворов урановых солей под действием гамма-лучей. Он же предложил и метод, который сам до того использовал неоднократно. Как ни странно, «метод гашения» Вавилов вычитал в старинном мемуаре физика Ф. Мари «Новые открытия, касающиеся света».

«…Метод требовал тщательной тренировки, длительного пребывания в полной темноте, – писал физик В. Карцев в своей превосходной книге о физиках. – Каждый рабочий день Черенкова начинался с того, что он прятался в темной комнате и сидел там в кромешной тьме, привыкая к этой обстановке. Лишь после длительной адаптации, продолжавшейся иной раз несколько часов, Черенков подходил к приборам и начинал измерения. Начав облучать гамма-источником соли урана, он довольно быстро обнаружил странное явление: таинственный свет. Нужно сказать, что он вовсе не был первым, кто заметил это свечение. Его уже наблюдали в лаборатории Жолио-Кюри и отнесли за счет люминесценции примесей, имеющихся в каждом, даже весьма чистом растворе.

Черенков призвал руководителя.

Привыкнув к темноте, Вавилов увидел, как ему показалось, конус слабого синего света. Но это свечение совсем не было похоже на то, которое можно было наблюдать в растворах под действием, например, ультрафиолетовых лучей. Это не было и тем свечением, которое обычно бывает за счет, как выражался Сергей Иванович, «дохлых бактерий», то есть следов люминесцирующих веществ. П. А. Черенков вспоминал: «Не останавливаясь на деталях этого открытия, я хотел бы сказать, что оно могло осуществиться только в такой научной школе, как школа С. И. Вавилова, где были изучены и определены основные признаки люминесценции и где были разработаны строгие критерии различения люминесценции от других видов излучения. Не случайно поэтому, что даже в такой крупнейшей школе физиков, как парижская, прошли мимо этого явления, приняв его за обычную люминесценцию. Я специально подчеркиваю это обстоятельство потому, что оно полнее и, как мне кажется, правильнее определяет ту выдающуюся роль, которую сыграл С. И. Вавилов в открытии нового эффекта».