Надежда Ионин - 100 великих замков

Пират Хайр эд-Дин, высадившись на этих островах, дамбой соединил их с материком, выстроил огромный мол и создал укрепленную гавань, выставив из бойниц 300 пушек. Неслучайно город завоевал в свое время славу неприступного логова морских пиратов: 11 раз пытались взять его со стороны Средиземного моря, и всякий раз безуспешно.

Случалось, что Барбаросса (так звали Хайр эд-Дина на Западе) оставался в Алжире, занимаясь государственными делами и укрепляя власть на завоеванной территории. После того как он захватил Тунис, испанский король Карл V понял, что речь идет уже не о пиратстве, а о возобновлении смертельной схватки между крестом и полумесяцем. И он бросил против Барбароссы весь свой флот — 600 кораблей под командованием потомка знатного генуэзского рода Андреа Дориа, который уже прославился своими победами на суше и на море. В октябре 1541 года испанская армада двинулась на Алжир, чтобы выгнать пиратов из их логова.

Испанский король был настолько уверен в победе, что пригласил с собой на борт флагманского корабля гостей и нескольких знатных испанских дам. Среди приглашенных находился и Э. Кортес, завоеватель Мексики, и два высокопоставленных англичанина. Карл V был бы еще больше уверен в победе, если бы знал, что Барбароссы в Алжире нет. Гарнизон города и стоящий на рейде флот находились под командованием Гассана — самого слабого из помощников Барбароссы.

Когда испанский флот подошел к алжирским берегам, разразилась буря, не дававшая целых три дня спустить лодки на воду. Белые стены крепости вырисовывались на фоне почти черных небес, но только на четвертый день, когда ветер немного стих, король приказал начать высадку. Шлюпки спустили на воду, но у самого берега вдруг выяснилось, что они могут разбиться о скалы. Испанским солдатам пришлось прыгать в воду, которая доходила им до плеч, и идти к берегу, держа оружие и порох над головой. Пушки большого калибра с испанских кораблей и десантная пехота начали обстреливать город, и, когда в стенах открылись две бреши, пехота пошла на приступ. Но тут начался проливной дождь, сопровождавшийся ледяным ветром. Укрытий для шедших на приступ солдат не оказалось, так как палатки остались на борту кораблей. Их вместе с припасами предполагалось доставить на берег после высадки десанта, а буря между тем крепчала с каждым часом, и корабли ничем не могли помочь солдатам — ни послать подкрепление, ни даже выгрузить палатки. Непогода продолжалась всю ночь, и к утру атакующее войско превратилось в группу замерзших и упавших духом людей, к тому же тонущих в грязи. Но хуже всего было то, что подмокший порох превратился в кашу и огнестрельное оружие вышло из строя.

Не покидавший наблюдательную башню крепости Гассан решил, что наступил благоприятный момент для контратаки. Его люди, сохранив порох сухим, отбросили испанскую пехоту к морю. Когда буря немного утихла, А. Дориа попытался подогнать испанские корабли к берегу, чтобы спустить шлюпки и забрать обессилевших солдат. Но те под натиском арабов прыгали прямо в море, и многие из них утонули или попали в плен. Когда побежденный испанский флот, так и не вступив в битву, взял 2 ноября курс на Испанию, снова разыгралась буря. Она разметала армаду, многие испанские корабли выбросило на берег, и солдаты и матросы с них тоже попали в плен. Из 12 000 испанских солдат на алжирскую каторгу попало столько рабов, что цена на этот товар сильно упала: за одного раба давали в прямом смысле слова луковицу.

Власть янычар, жестокость местных беев, безудержный разгул морских пиратов — все создавало в Алжире атмосферу извечной вражды, алчности и кровопролитных схваток. Много крови видели камни площади Мучеников, бывшей местом казней и экзекуций: сожжения, колесования, крючко-вания являлись в то время будничным делом. Здесь же продавали в рабство пленных, которых было великое множество. К началу XVII века в городе находилось 25 000 рабов, что в те времена считалось признаком экономического благосостояния. Здесь зловеще и беспрестанно звенели своими цепями рабы-христиане, которые каждое утро выходили из своих помещений, где они спали в подвешенных один над другим гамаках. Запряженные вместо мулов в повозки, рабы возили камни для строительства; прикованные к веслам, они гребли на галерах, отсюда в гаремы местных владык отправляли невольниц…

В 1575 году на площадь Мучеников привели капитана испанского королевского флота Мигеля Сервантеса де Сааведра с чугунным ядром на ноге — знаком рабства. Будущего автора бессмертного романа «Дон Кихот» захватил в плен арнаут Дали-Мами, и он пять лет томился в рабстве, мужественно терпя его ужасы и устраивая побеги — себе и другим. Снова попадал в плен и снова пытался бежать, и так до тех пор, пока за него не выплатили положенный выкуп.

Но сначала этого Алжира не было, а потом в нем смешались века и стили в самых неожиданных сочетаниях, так что город стал похож на наглядное пособие по архитектуре. Но даже и здесь не сыщется места более самобытного, чем Касба. Арабский «город в городе» с белыми кубиками домов и извилистыми улочками, со слепыми фасадами и редкими крохотными зарешеченными окошками… Колоннада набережной и площади Мучеников как бы служат основанием архитектурного треугольника, который уходит отсюда вверх на 120 метров. Здесь и расположились жилые кварталы Касбы — старой берберской крепости, перестроенной в XVI веке в мусульманский город. Сама природа сделала Касбу неприступной, к тому же, как указывалось выше, пират Хайр эд-Дин обнес ее высокой крепостной стеной, построил несколько фортов и окружил земляным валом. И время почти не тронуло ее: до сих пор облик старой крепости остался практически прежним, если не считать небольших разрушений, произведенных пожарами и обстрелами колониальных войск.

В Касбе нет ни единого деревца или кустика, нет площадей, а жилиша не только лепятся друг к другу, но и перебрасываются над узенькими переулками, закрывая небо причудливыми сводами. Ширина этих переулков равняется полутора-двум метрам, что делает их похожими на подземные переходы или тесные ущелья, кое-где даже рук нельзя развести в сторону — узенькие улочки пересекаются здесь так причудливо, что, завернув за угол, рискуешь не вспомнить, откуда ты только что вышел. Если заупрямившийся ослик остановится поперек такой улицы, по ней уже никому не пройти — часто над улочкой вместо неба — каменные своды. Но стоит сделать несколько шагов по ступенькам вверх, и снова виднеется полоска моря в каменной раме переулков. Еще несколько шагов — и море снова пропадает из виду, а Касба уводит по своим террасам и лестницам все выше и выше — распутывать вязь своих переулков и свою живую историю. На более широких улочках, где прохожие могут хотя бы разойтись, в нишах и подвалах притаились лавочки и магазинчики с разнообразными товарами в витринах и на прилавках.