Игорь Мусский - 100 великих дипломатов

Рузвельт предпринял шаги по изменению условия «Четвертого закона о нейтралитете», обязывающего закупать американские военные материалы только за наличные. В «беседе у очага» — термин Рузвельт позаимствовал у Вильсона — он призвал Соединенные Штаты стать «арсеналом демократии».

Юридическим инструментом, обеспечившим это мероприятие, стал закон о займе и аренде (ленд-лизе), который давал президенту полномочия по собственному усмотрению отдавать взаймы, в аренду, продавать или поставлять на основе бартерных сделок, заключенных на любых приемлемых для него условиях, любые изделия оборонного назначения правительству любой страны, оборону которой президент полагает жизненно важной для защиты Соединенных Штатов. Рузвельт стремился к тому, чтобы мировое сообщество обладало демократическими и социальными идеалами, соотносимыми с американскими, что и являлось бы лучшей гарантией мира. В августе 1941 года Рузвельт и Черчилль встретились на борту крейсера у побережья Ньюфаундленда. Положение Великобритании несколько улучшилось, когда в июне Гитлер вторгся в Советский Союз. Лидеры двух стран приняли Атлантическую хартию, провозгласившую ряд «общих принципов», с которыми президент и премьер-министр связывали «свои надежды на лучшее будущее для всего мира».

В хартии говорилось, что «после окончательного уничтожения нацистской тирании» свободные нации откажутся от применения силы, а нации, «которые угрожают… агрессией», будут разоружены. Государства разделялись на две группы: «страны-агрессоры» (Германия, Япония и Италия), которые будут принудительно разоружены на бессрочной основе, и «миролюбивые страны», которым будет позволено сохранить вооруженные силы, правда, со значительными сокращениями. Национальное самоопределение послужит краеугольным камнем нового мирового порядка.

Когда провозглашалась Атлантическая хартия, германские армии приближались к Москве, а японские силы готовились к вторжению в Юго-Восточную Азию, Черчилль не терял надежды, что США вступят в войну.

В ответ на оккупацию Японией Индокитая в июле 1941 года Рузвельт разорвал торговый договор с Японией, прекратил продажу ей металла и поддержал голландское правительство в изгнании, которое запретило экспорт нефти в Японию из Голландской Ост-Индии. Этот нажим привел к переговорам с Японией в октябре 1941 года. Рузвельт потребовал возвращения всех захваченных территорий, включая Маньчжурию, ссылаясь на прежний отказ США «признать» подобные акты.

7 декабря 1941 года Япония напала на Пёрл-Харбор и уничтожила значительную часть американского Тихоокеанского флота. 11 декабря Гитлер, верный союзническому долгу, объявил войну Соединенным Штатам. Вступление США в войну — кульминация исключительных дипломатических усилий Рузвельта. Менее чем за три года президент сумел вовлечь свой изоляционистский народ в глобальную войну в Европе. В действительности для Рузвельта вступление в войну не было самоцелью, а средством для разгрома фашистских режимов.

В США по-разному рассматривали перспективы союза с Россией. Рузвельт и Хэлл склонялись к тому, что для победы над Гитлером необходимы совместные усилия всех антифашистских сил. Противники президента предлагали не спешить с помощью Москве. Они утверждали, что американо-советский союз невозможен из-за полной несовместимости идеологий и политических систем; США не следует доверять Сталину, поскольку он в любой момент способен пойти на очередной сепаратный сговор с Гитлером, как это уже имело место в августе 1939 года, поэтому любая помощь СССР лишена смысла.

Рузвельт не мог оставить без внимания эти доводы. 24 июня 1941 года на пресс-конференции президент заявил, что он рассматривает вопрос о помощи СССР. Когда же его прямо спросили: эта помощь необходима для обеспечения безопасности США, он уклонился от прямого ответа: «О, спросите меня о чем-нибудь другом. Вы же знаете, что я никогда не отвечу на этот вопрос». Возможно, в данном случае Рузвельт действительно не располагал достоверной информацией. Во всяком случае, он с готовностью поддержал предложение Гопкинса, вызвавшегося отправиться в Москву и на месте прояснить ситуацию.

Сталин три раза отклонял предложение Рузвельта о личной встрече «большой тройки». Черчилль и Рузвельт встретились снова в январе 1943 года в Касабланке для дальнейшего стратегического планирования и представили прессе условия «безоговорочной капитуляции» Германии, Японии и Италии.

При жизни Рузвельта мало что предвещало, что после войны в американо-советских отношениях возникнет напряженность. В феврале 1940 года, во время русско-финской войны, Рузвельт сказал: «Россия, как известно каждому, у кого есть смелость смотреть фактам в лицо, управляется диктатурой, такой же абсолютной, как и любая другая диктатура в мире». Но когда Рузвельт встретил «абсолютного диктатора» в Тегеране, тот произвел на него «достаточно глубокое впечатление». «Я уверен, мы с ним поладим», — сказал он. А позже заметил, что ему нравится работать со Сталиным, поскольку тот «абсолютно не хитрит» в разговоре. Вероятно, по его мнению, он сумел убедить Сталина в отсутствии единого блока в лице США и Великобритании против Советского Союза. «Если я смогу убедить его, — сказал он вице-адмиралу Макинтайру, — что наше предложение о сотрудничестве делается на справедливых условиях, и мы хотим быть скорее товарищами, чем врагами, могу поспорить — он пойдет на это».

А каким был Франклин Рузвельт на переговорах? А.А. Громыко вспоминал: «Открытый взгляд. Приветливость и уважительность в общении. Всегда он находил доброе слово по адресу собеседника и его страны. Если разговор происходил в его кабинете, то он вел себя непринужденно, мог обратить внимание на портреты на стенах, правда, их было немного. Конечно, с начала и до конца беседы из-за своего недуга он сидел. Но в то же время умел вести себя так, что окружающие даже забывали о его физической скованности. Сидя за столом, он был подвижен, поворачивался, иногда что-то чертил или брал нужную бумагу».

В январе 1945 года Рузвельт сказал в Конгрессе, что нельзя больше злоупотреблять силой в качестве сдерживающего фактора на мировой арене. «Сила должна соединяться с ответственностью и служить для защиты всеобщего блага, и только это может оправдать ее применение». Он говорил о «мире для народов», основанном на независимости и самоопределении, выражая пожелание, чтобы Объединенные Нации «имели бы право быстрых и решительных действий по поддержанию мира, если необходимо — с помощью силы».

Возвратившись из Ялты незадолго до смерти, он с удовлетворением говорил о своих отношениях с Черчиллем и Сталиным: «Мы достигли единомыслия и нашли способ ладить друг с другом». Он надеялся, что послевоенным миром будет руководить Организация Объединенных Наций.