Капиталина Смолина - 100 великих театров мира

В конце 60-х годов XIX века в репертуаре театра появляется много исторических драм, содержанием которых становится национальное прошлое. Это «Воевода» Островского, «Дмитрий Самозванец» Чаева, «Богдан Хмельницкий» Соколова, «Мамаево побоище» Аверкиева, «Василиса Мелентьевна» и «Тушино» Островского, «Ледяной дом» Лажечникова, «Самоуправцы» Писемского. Но самым репертуарным стал спектакль «Смерть Иоанна Грозного» А. К. Толстого (1867). Спектакль создавался с необычайной для того времени тщательностью. К участию в его подготовке были привлечены крупные историки, археологи и художники. На премьере этого спектакля присутствовала вся императорская семья во главе с Александром II. Пьеса надолго вошла в репертуар театра и выдержала 65 спектаклей. Проблемы национальной психологии, ответственности самодержца перед лицом народа, вопросы о моральных качествах носителя высшей власти решались в этих спектаклях. Театр подчеркивал, что власть монарха — это и тяжкий долг. В 1870 году на сцене театра была осуществлена постановка пушкинского «Бориса Годунова». Но она была искажена как значительными купюрами, так и разностильным актерским исполнением.

Имя Островского впервые появилось на афише Александрийского театра в 1853 году. За два последующих десятилетия в репертуар театра вошли практически все его пьесы. Крупным художественным событием стала постановка «Грозы» (1859) с А. Е. Мартыновым в роли Тихона. Но Островский на Александрийской сцене игрался в основном как бытописатель — его судьба на сцене Малого театра была более удачной.

Отклик на современную жизнь также находил свое воплощение на сцене Александрийского театра. Но императорская сцена была последовательна в своем неприятии «новейших тенденций» — ими были нигилизм и народничество. Сколько бы мы ни говорили об «охранительных тенденциях» Александрийской сцены в негативном аспекте, история нам показала положительную роль сопротивлению нигилизму. На вызов современности театр ответил «публицистической драмой», бытовой и психологической пьесой. Театр показывал публике изменяющийся быт купечества, предприятия финансовых воротил (ставит «Волки и овцы» Островского), всех тех новых дельцов-хищников, которых все больше становилось в пореформенной России. Он говорит о бюрократах и злоупотреблениях чиновников, он осмеивал Радикальную мораль и семейное самодурство. В спектаклях театра словно закрепляются определенные социальные типы времени: бюрократа-взяточника, горемыки-чиновника, честной, благородной, но обманутой и страдающей женщины, разорившегося дворянина, великосветского жуира, находящегося в поисках выгодной женитьбы, Задающего отца и благородной матери, нигилистки и нигилиста. Оценку всем этим новым типам и новым явлениям в обществе театр давал с позиции здравого смысла, нормальной морали, жалости к бедным и умения достойно принимать свою судьбу.

В 60-х годах труппа театра несет большие утраты: в 1853 году умирает Каратыгин, покидает театр Н. Самойлова, умирает Максимов в 1861 году. Оставляет сцену Орлова. В 1860 году умирает Мартынов. Во главе труппы остались два противоположных, резко отличающихся друг от друга актера — Василий Самойлов и Павел Васильев. Вокруг них группировались другие актеры.

В. Самойлов был актером великолепного внешнего мастерства, но и стремящийся к обобщению, типичности, жанризму при создании своих ролей. Для него специально писались многочисленные водевили «с переодеванием», где он мог блеснуть одновременно в нескольких разноплановых ролях. Он блистательно играл беспомощных и немощных «бедных людей», учителя, либерального говоруна, старого аристократа, короля Лира, Кречинского. Но прославился он историческими образами в пьесах зарубежных авторов (Ришелье, Кромвеля).

Павел Васильев рассчитывал всегда на мощь своего таланта, на умение передать богатство личных жизненных впечатлений. Он не был трагиком, но остро чувствовал трагические противоречия жизни, ее безысходную тоску. На петербургской сцене он играл роли классического репертуара. Современники часто сравнивали Васильева с Самойловым, особенно когда они играли одни и те же роли (Любима Торцова, Иоанна Грозного). На премьере «Смерти Иоанна Грозного» в центральной роли выступал Васильев. Актер был сосредоточен на внутреннем мире своего героя, на трагических противоречиях его личности, изуродованной властью, но, тем не менее, глубоко несчастного и одинокого. Современников потрясала особенно сцена смерти Грозного. Так, А. С. Суворин после спектакля писал:

«Страшно было смотреть на г. Васильева, когда он заворочался на своем кресле, объятый неодолимым суеверным ужасом, когда лицо его стало передергиваться судорогами, и уста молили, чтобы не боялись его. Эта мольба производила потрясающее впечатление, этот ужас сообщался всем всецело, и невольно приходило на мысль сравнение с человеком, запертым в клетку и испытывающим ужасные муки» . Васильев лишил Грозного царственного величия. Но именно это повлекло за собой передачу роли Самойлову, изменившему ее трактовку. Образ Самойлова был эффектен, ярко театрален, но скорее мелодраматичен, чем трагичен. Творческий метод Васильева был противоположен методу Самойлова. Васильев шел от внутреннего к внешнему, вживался в образ, жил чувствами своего героя. Имея гораздо худшие внешние данные, чем Самойлов, он захватывал зрителей интенсивностью и страстностью жизни в образе. В его игре современники отмечали «нервную силу», предельную искренность, но и некоторую хаотичность дара этого «стихийного» актера. В середине 70-х годов Васильев и Самойлов покинули императорскую сцену. Труппа пополняется новыми актерскими силами. В 1874 году в ней появляется М. Г. Савина, с именем которой связана целая эпоха расцвета актерского искусства театра. В 1875 году в труппу входит К. А. Варламов, в 1880 году — В. Н. Давыдов. В 1880 году в Александрийский театр была принята П. С. Стрепетова. Это все были актеры, ставшие гордостью Александрийской сцены. Они соединили блеск и отточенность мастерства с прекрасной живой характерностью.

Мастерство Марии Гавриловны Савиной (1854–1915) было ошеломляющим своей точной психологичностью и объемностью образов, ею создаваемых. Но ей приходилось в течение сорока лет нести на себе основную тяжесть развлекательного репертуара театра. О бессмысленном растрачивании таланта не раз говорили ей критики. Савина и сама понимала незначительность многих пьес, в которых играла, но ценила успех, который они ей приносили. Но, конечно, только в большой драматургии актеры раскрывают всю силу своего дарования. Она сыграла всю русскую классику — от Гоголя до Толстого. Это были Марья Антоновна в гоголевском «Ревизоре» (женские образы в знаменной комедии долго оставались в тени, но актриса смогла так сыграть свою героиню, что выдвинула ее в один ряд с главными героями), Акулина во «Власти тьмы» Толстого, Агафья Тихоновна в «Женитьбе». Но Савина осталась равнодушна к Чехову, неприемлемым для нее было творчество Горького (пьесу «На дне» артистка императорского театра считала «грязной», а самого Горького — натуралистом). Савина жила сценой — она плакала настоящими слезами, она бледнела и краснела от сильных переживаний, она не могла на сцене «притворяться», но только жить в образе.