Валерий Маруга - Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО

— Эх, Степа, Степа, твоими бы устами да мед пить, — прерывисто выдохнул Байков, брякнул наручниками и поплелся в свой последний путь.

Возле дежурной части его ждал наряд конвойного батальона во главе с бравым прапорщиком Димой Недураком, двухметровым самоуверенным командиром взвода. Байкову подсунули стандартный бланк протокола обыска заключенного под стражу.

— Вот здесь распишись, — дежурный ткнул пальцем в строку, где значилось: «заявлений и претензий по поводу обыска не имею».

Байков полез за пазуху, вынул огрызок карандаша и непослушными пальцами кое-как нацарапал несколько неровных каракулей. Карандаш выскользнул из дрожащей руки, упал на пол и покатился под сейф. Узник нагнулся, пытаясь дотянуться, и тут же получил сильный пинок в зад.

— Да не понадобится тебе больше карандаш! — загоготал Дима, наслаждаясь испугом и растерянностью заключенного.

Юрий Филимончук вырос в обеспеченной, добропорядочной семье. Хорошо учился. В аттестате за среднюю школу имел только одну тройку, награждался похвальными грамотами. Срочную армейскую службу завершил в звании сержанта на должности командира отделения. Окончил радиотехническое училище и работал мастером в областном теле-радиоателье. В браке состоял три года, имел десятимесячную дочь. С виду скромный, аккуратный и застенчивый паренек, вежливый и обходительный.

И, несмотря на все это, в один из дней двадцать пятого года своей жизни совершил два диких, страшных преступления.

По-весеннему теплым февральским утром зашел по давнему вызову к одинокой старушке для ремонта телевизора. Копался недолго. Нужно было заменить всего лишь предохранитель. А бабка участливо кивала головой и все приговаривала:

— Ох, сынок, намаешься ты с моим телевизором. Покойный муж, царство ему небесное, еще при Хрущеве купил его за 150 рублей.

— Не волнуйся, бабушка, все будет, как в лучших домах, — успокаивал мастер. Но голос его и руки заметно дрожали.

Включил телевизор на полную громкость, стер пыль и отпечатки пальцев, неожиданно бросился на старушку, повалил на пол, задушил и изнасиловал. Порылся в ее древнем комоде, перевернул кучу старых фотографий, забрал обручальное кольцо и семьсот рублей.

На добычу купил вина, колбасы и сыра. Собрал друзей и шумно отметил «премию». За столом вел себя развязно, шутил, смеялся и даже угрожал начальству ателье. Обещал проучить их за взятки и коррупцию.

А ближе к вечеру, опьяненный вином и легким успехом, наведался еще к одной пожилой вдовушке. Представился страховым агентом и предложил ей застраховать свою жизнь. Она отказалась. Тогда он ее сначала задушил, а потом так же изнасиловал.

На следующий день Филимончука взяли. Нашли быстро, по отвертке, которую он оставил на месте первого убийства. Следствию и суду все было предельно ясно. Хватало улик, свидетелей и чистосердечного признания самого обвиняемого. Но никто не мог ответить на один-единственный вопрос: «зачем он это сделал?»

Приговоренный к расстрелу, похоже, и сам не понимал происшедшего. Каялся, хотел исповедаться священнику, в просьбе о помиловании к Президенту изложил всю свою жизнь, но так и не смог объяснить мотивы преступления. А однажды, при очередном обходе заключенных, с лихорадочным блеском в глазах поведал начальнику СИЗО:

— Вы знаете, гражданин подполковник, в детстве, когда мне было лет шесть, как сейчас помню, я с матерью ходил на рынок. Там сначала маме, а потом и мне по руке гадала цыганка. Так вот она наворожила, что в двадцать пять лет меня ждет большое горе и смерть…

Похоже, он говорил правду, придя к старой, мудрой истине, что судьба родилась раньше мира. Но если этот роковой закон Вселенной свершился в отношении Филимончука, то как быть с остальными? Его отец после суда повесился, мать сошла с ума, жена развелась, сменила фамилию и строго-настрого запретила родственникам и знакомым вспоминать бывшего мужа.

Районный центр Залеск взбудоражило зверское убийство. В маленьком скверике, всего в пятидесяти метрах от райотдела милиции, прямо на аллейке обнаружили труп гражданина Циконова с восемнадцатью колотыми ранами. Этого добродушного и смешного пропойцу знали все — и взрослые и дети. Дядя Саша, ветеран войны и труда, за несколько дней пропивал свою пенсию, угощая всех подряд, а потом целый месяц ходил и побирался. Тем не менее был довольно постоянен в своих привычках и склонностях. В весенне-летнее время спал только на свежем воздухе и на одной и той же лавочке, в одном и том же замусоленном тулупе, в одних и тех же старых, стоптанных сапогах.

Но еще более поразило уездных обывателей, что убийство совершил восемнадцатилетний Сергей Петрущак, единственный сын председателя райпотребсоюза. За ним давно замечалась патологическая жестокость. Соседи с ужасом рассказывали, как Сергей распинал на заборе живого щенка, хладнокровно разрезал ему живот, несмотря на отчаянный визг и судороги несчастного животного.

— Ты что делаешь, ирод?! — кричала, теряя сознание, его родная тетка.

— Изучаю анатомию, — спокойно отвечал истязатель, — у меня скоро экзамен.

Так вот, этот самый живодер сколотил банду из шести подростков. Жестоко наказывал каждого за неподчинение, требовал безусловной исполнительности и твердости. В тайнике прятали несколько десятков единиц холодного оружия, самодельную взрывчатку и написанные кровью списки, кого надлежит уничтожить, дабы очистить землю от «чумы и скверны». Указывались имена и фамилии школьников и школьниц, милиционеров, дворников и официантов. А на дяде Саше они испытывали себя. Каждый нанес по три раны, но разной глубины. По выводам экспертизы только удары Петрущака оказались смертельными.

Семнадцатилетний Юрий Вилов, не по годам рослый и крепкий юноша, зашел в гости к своей подруге, студентке медицинского училища Клаве Розовой, зная, что ее родители уехали на несколько дней из города. Зашел с цветами и с бутылкой портвейна. Девушка впустила его в квартиру, но не дальше прихожей. Это оскорбило Вилова настолько, что он задушил ее, а потом изнасиловал. Сделал это хладнокровно, без суеты и нервозности. Раздел мертвую жертву, нашел тряпку и тазик, набрал воды, смыл предсмертные испражнения, а тогда уже и потешился. Выпил вино и ушел. Цветы оставил.

Его арестовали через несколько дней, однако следствие тянулось более года. Прокуратурой и милицией проверялись десятки версий. Авторитетные родители Вилова, отец — начальник штаба мотострелкового полка, мать — директор средней школы, то и дело подбрасывали лихо закрученные сюжеты, оправдывающие сына, доказывали, что он — подставное лицо и взял всю вину на себя как несовершеннолетний, а совершили преступление другие, что это месть рэкетиров отцу Клавы, фининспектору облисполкома, что жертва сама повесилась, имитируя убийство, и так далее.