Игорь Муромов - 100 великих любовниц

Султан, не сказав ни слова своей любимице, велел арестовать и подвергнуть пыткам её служанок. Допрашивали их о соучастии в чародействе Баффо, но несчастные жертвы, не понимая даже, чего у них требуют, отвечали лишь стонами и мольбами о пощаде… Пять прислужниц Баффо погибли в истязаниях, прочие были изувечены, но ничего подозрительного открыто не было. Стыдясь своего легковерия и желая вознаградить Баффо за свои подозрения, Мурад объявил матери и членам дивана, что он намерен предоставить своей любимице те же самые права, которые были предоставлены султаном Сулейманом I — Роксолане… Никто не осмелился возразить…

Таким образом, предсказание старой венецианской колдуньи сбылось: Баффо сделалась настоящей царицей. Её вознесению на высоту, недостижимую для женщины Востока, кроме красоты, в немалой степени способствовало её умение приспосабливаться к характеру султана и потакать его слабостям. Сластолюбие и скупость были главными страстями Мурада; Баффо, неутомимая в нежных своих ласках, при каждом удобном случае стремилась угодить Мураду или сокращением каких-нибудь дворцовых расходов, или предложением экономических реформ, или, наконец, указанием на новый источник казённого дохода. По её советам количество гаремных одалык было сокращено на две трети; подарки и денежные награды чиновникам были заменены милостивыми словами и похвальными отзывами из уст повелителя правоверных; многие должности были упразднены, жалованье войскам — уменьшено… Плоды и цветы из серальских садов продавались частным лицам, и вырученные за продажу деньги поступали в султанскую казну. Всё это возбуждала крайнее негодование среди его подданных; в войсках начался ропот.

Со смертью Мурада III (15 января 1595 года) могущество султанши Баффо не уменьшилось, более того, в лице сына её Мехмеда III она была настоящей государыней и правительницей империи. По её совету Мехмед ознаменовал восшествие своё на престол удавлением девятнадцати своих братьев и утоплением десяти одалык, оставшихся после Мурада в интересном положении. Это зверство, по мнению Баффо, было необходимо. Оно устраняло возможность свержения нового султана одним из его сводных братьев. Усыпляя в своём сыне всякое стремление к государственной деятельности пирами, праздниками и ласками его многочисленных наложниц, Баффо управляла империей с умом и тактом, которым мог бы позавидовать и талантливейший государственный деятель. Перед Роксоланой Баффо имела важное преимущество: не ограничиваясь семейными интригами, она неустанно занималась делами политическими.

Подвиги Мехмеда III в Венгрии напомнили ей времена Сулеймана. Известие о раскрытии заговора в Константинополе побудило Мехмеда поспешить с возвращением в столицу и учинить суд и расправу. Душою заговора, как оказалось, был младший сын Баффо Селим, намеревавшийся (без ведома матери) свергнуть брата и провозгласить себя султаном.

Баффо могла бы вымолить ему прощение, но она не пощадила мятежника, и Селим в 1600 году был повешен. Казнь Селима, нисколько не устрашившая заговорщиков, заставила их только быть осторожнее, и заговор тлел, как огонь под золой. Главной целью мятежников было удаление Баффо от участия в государственных делах и предоставление неограниченной власти самому султану.

Баффо могла предотвратить готовившийся бунт, уступив требованиям мятежников, но эта женщина в свои 42 года держалась за власть с редким упрямством и готова была предпочесть смерть своему изгнанию. Положение султана было щекотливым: победитель венгров и австрийцев дрожал и перед своей матерью, и перед народом. Он не мог не сознавать, что требования народа более чем справедливы и разумны, что женщина во главе правительства страны, где религия лишает женщину всяких прав, — явление непозволительное… Но Мехмед не мог убить свою мать.

Тем временем заговор распространился по всей империи, проник в азиатские области и угрожал революцией. Народ не отважился бы на восстание, если бы не имел надёжной поддержки у янычар. Бунт вспыхнул летом 1602 года почти одновременно в европейских и азиатских владениях султана. В течение нескольких дней Константинополь представлял собой страшную картину пожаров, грабежей, резни и всех ужасов, с которыми неразлучно сопряжены бунты.

Одна Баффо — женщина! — была истинным героем в эти решительные минуты. Ободряя малодушных, напоминая сыну о прямой его обязанности силой усмирить бунтовщиков, не входя с ними ни в какие переговоры, Баффо в то же время командовала небольшими отрядами телохранителей, защищавшими вход в сераль. Она вспоминала тот роковой день двадцать шесть лет тому назад, когда её, взятую в плен корсарами, увезли в неволю; как, представленная Мураду, она с первого взгляда очаровала его и из невольницы стала любимой султаншей, царицей, властительницей Оттоманской империи. Бунт и осада дворца заставили Баффо вспомнить морскую битву с корсарами: тогда вместо гибели она нашла счастье… Неужели теперь её ожидают позор и смерть?

Султан был мрачен, его сердце сжималось от негодования к мятежникам и виновникам мятежа. Но он понимал, что Баффо — главная виновница последних событий. Мехмед не мог не сознавать, что та власть, которую приобрела султанша при его покойном отце, которую и сам он дал своей матери, — главная причина бунта, принявшего угрожающие размеры. Султан высказал матери всё, что за семь лет накипело у него на душе.

С этого дня Мехмед правил сам. Визирь и многие паши, по повелению султана, были повешены, и смерть их усмирила народное волнение в Константинополе… Мятежи в азиатских областях продолжались до самой смерти Мехмеда III — 22 декабря 1603 года.

Старинная летопись умалчивает о последних годах жизни султанши Баффо… Скорее всего, она умерла в своём заточении.

Звезда русского балета. Первой освоила фуэте, заставила отступить приезжих знаменитостей и открыла дорогу целой плеяде русских танцовщиц — Преображенской, Трефиловой, Павловой, Карсавиной, Спесивцевой. Она была женщиной-легендой, у многих вызывавшей восхищение и страсть. Дожив почти до ста лет, она до последних дней сохранила в своей душе любовь и волю к жизни.

Дед Кшесинской был знаменитым скрипачом (его сравнивали с самим Паганини), певцом и драматическим актёром. Отец — прекрасным танцовщиком. Мать — актрисой.

В своих воспоминаниях Кшесинская писала: «Я была любимицей отца. Он угадывал во мне влечение к театру, природное дарование и надеялся, что я поддержу славу его семьи на сцене. С трёхлетнего возраста я любила танцевать, и отец, чтобы доставить мне удовольствие, возил меня в Большой театр, где давали оперу и балет. Я это просто обожала…»