Т. РЕВЯКО - УБИЙЦЫ И МАНЬЯКИ

Сафонов и приехавшие с ним милиционеры были знакомы с Зябликовым. Зябликовым трезвым — спокойным, рассудительным. Нынешний же, стоящий перед ними, казалось, был другим человеком. И человеком ли?

— Слышь, Саша, не дури, — как можно спокойнее проговорил Сафонов. — Отдай дочку и иди проспись. Обещаю, никто тебя сейчас не тронет. Отдай дочку!

— Нет! Ты дашь мне машину! Иначе…

— Хорошо, дадим машину, но оставь дочку дома.

— Никогда! — чувствуя, что его план начинает срабатывать, еще более категорично прошипел Зябликов. — Она поедет со мной!

Стало очевидно, что дальнейшие переговоры бесполезны. Душераздирающий крик малышки, причитания Анны, мольбы окружающих вынуждали милиционеров действовать.

Сафонов отозвал в сторону подчиненных и бригаду «скорой помощи». Совещались пару минут. Решено было предоставить Зябликову «скорую», водитель которой пообещал, что далеко хулиган не уедет: один из баков почти пуст. Сафонов отправился к Зябликову.

— Садись в «скорую». Мы отвезем тебя куда скажешь, — как можно спокойнее предложил он.

Злость и презрение к своему бывшему коллеге буквально раздирали душу.

— Ни фига! За рулем я поеду сам. Ты сядешь рядом! — почувствовав победу, Зябликов уже приказывал.

Водитель завел двигатель. Зябликов, не выпуская из рук орущую девочку и внушительный кухонный нож, полез на место водителя. Сафонов сел рядом на место пассажира. Их разделял лишь моторный отсек, на который Зябликов и «пристроил» дочку.

— Он сказал — поехали… — злорадно засмеялся отец-мучитель и тронул машину.

В это время водитель и один из милиционеров уцепились за нее сзади. Процессию, за которой с ужасом наблюдали почти все жители поселка, замыкала милицейская машина с сиреной и включенными мигалками.

Сафонов еще раз попытался образумить Зябликова но, поняв, что это бесполезно, замолчал. Оставалось только ждать, когда кончится бензин. Хотелось верить, что это произойдет до того, как «скорая» врежется в дерево или встречное авто. Такой исход был вполне реален: тупо твердя в неизвестно чей адрес: «Суки, сволочи», Зябликов до предела жал на педаль газа. Машина, виляя из стороны в сторону, набирала скорость.

Развязка наступила неожиданно. Метров через пятьсот «скорая» словно споткнулась, чихнула и заглохла. От толчка малышка свалилась под ноги Сафонову и вновь закричала диким голосом. То ли от крика ребенка, то ли от неожиданной остановки Зябликов на несколько секунд растерялся. Их-то вполне хватило, чтобы вытащить его из машины.

Когда на руках Зябликова защелкнулись наручники, его обыскали. Оказалось, что к ногам у него были привязаны еще три ножа.

(«Частный детектив», 1995, N 22)

Предательская струйка просочилась сквозь штанишки на пол. Малыша охватил ужас. Что-то страшное, лохматое, большое надвигалось на него, потрясая леденящим душу ремнем с железной бляхой на конце. Не убежать, не спрятаться…

— Ах ты, змееныш, опять насцал! — ревело чудище. — Ну, ты у меня взвоешь, ну, я тебя… Стоять! Сидеть!

Взмах. Сумасшедший крик, обжигающая боль, и кожа на спинке мальчика, кажется, разрывается пополам. Взмах — и задеревнело повисает ручка, поднятая на защиту.

— А ну, становись, сосунок, сейчас я буду делать из тебя мужчину!

Огромный кулак отбрасывает головку малыша назад, и кажется, что она вот-вот покатится в другой конец комнаты. Еще удар, еще. Ручища поднимает малыша, и он летит, плюхается на диван. Взмах, и раз за разом кусок металла впивается в хрупкое тельце ребенка…

Саша Хомчик, пяти лет от роду, скончался 25 января в семь утра в отделении реанимации Борисовской городской больницы. Начало дня, начало года, начало жизни. Из него мог вырасти взрослый человек, но…

«…Состояние тяжелое из-за пониженного питания. Кожа бледная. Сильно выраженные кровоподтеки носа, переносицы, нижней челюсти слева. Сплошной кровоподтек лица. . Ушибы в области позвоночника, лопаток, ягодиц, бедер, голеней, локтевых суставов, плеч, грудной-клетки. Закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга тяжелой степени. Отек мозга. В теменно-височных областях справа и слева раны в среднем по десять сантиметров. Отслоение мягких тканей от частей черепа в лобной и затылочной части. Смерть наступила от кровоизлияния в мозг…»

(Из акта судмедэкспертизы).

Повреждения эти наносились малышу в течение нескольких недель на глазах и с ведома многих свидетелей…

Пятилетний возраст, детсадовский — родители балуют своих чад, покупают сладенькое, учат общению. Саша этого не изведал: наверное, он родился не в то время, не у тех людей. Его маленький мирок ограничивался грязной одеждой, черствым куском хлеба, пьяными непонятными выкриками взрослых, особенно одного злого и страшного дяди. Саша писал в штаны и никак не мог понять, что от него хотят, когда на голову и спину опускался ремень с тяжелой железной пряжкой. Иногда били ногами. После побоев мальчик замыкался в себе, ни с кем не общался и очень боялся своего мучителя. От ближайшего индивида человеческого рода — матери — не было ни тепла, ни поддержки. Но он все равно увязывался за ней, когда та куда-то уходила. Это не всегда удавалось, и он оставался один на один со злом…

Мать Саши, Наталья Хомчик, родилась и выросла в деревне, за красивой жизнью подалась в город. Была судима за кражу. Работала, увольнялась, рожала, опять жила в деревне у родителей. Умерли поочередно мать, отец, муж. Когда кончились дрова, на зиму снова подалась в Борисов. На воробьиных правах поселилась на квартире у знакомой своей двоюродной сестры, которая приняла их скорее из жалости к ребенку.

Через сестру подцепила и сожителя. Петр Таракевич, «бомж» по кличке Бич, родственную душу увидел сразу. Сошлись,

хотя Наталья даже не знала, сколько «жениху» лет. Стали жить втроем на квартире по ул. Дзержинского. Водка, колбаса и селедка — предел интересов. Весь доход — детские, т. е. пособие на ребенка. Очередную пайку в те дни Хомчик отдала сожителю на спиртное.

— Купила бы что ребенку, — укоряла ее хозяйка. — На улице зима, а он в лохмотьях ходит, да и есть вам что-то надо…

Нет, Хомчик не понимала этого. Похоже, в этой жизни она не понимала вообще ничего. Не видела и не хотела видеть. Синяки на Саше соседи начали замечать с начала месяца, сразу, как переселился к ним Таракевич: у Бича прорезался «воспитательный» инстинкт. (Деталь: двое родных детей его умерли сразу после рождения). Ее волновали три вещи: стол, на столе и кровать.

Получив от женщины деньги, Таракевич в стельку напился и попал в вытрезвитель. На следующий день заявился на квартиру, где его тут же пригласили за стол. Выпили, хозяйка Елена Лапко заодно покормила мальчика. После того как хозяева удалились, Хомчик с Таракевичем поругались и подрались. Затем «сильная половина» завалилась спать, а «слабая» с расстройства засобиралась в деревню.