Дмитрий Мамичев - Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы

Лучшие источники, Птолемей [12] Птолемей, друг Александра, впоследствии царь Египта, основатель династии Птолемеев, оставил мемуары. и Аристовул, которым следует Арриан, тоже подтверждают, что уже в Египте до царя дошли сведения о предательских планах Филоты и что дружба, существовавшая между ним и Филотой, и глубокое уважение, с которым он всегда относился к его отцу Пармениону, не допустили его решиться поверить им. Птолемей говорит, что царь сам выступил с обвинением перед собравшимися воинами, что Филота защищался и что ему главным образом было вменено в вину то, что он умолчал о доносе. О пытке он не упоминает.

Парменион был тоже признан достойным смерти. Исполнить над ним приговор как можно скорее казалось необходимым: он стоял во главе значительной части войск, а при его большом военном авторитете и при тех сокровищах, охрана которых была ему вверена и которые доходили до многих тысяч талантов, [13] Денежная единица. он легко мог бы склонить к крайним мерам других; даже если он и не принимал никакого непосредственного участия в изменнических планах сына, то после казни последнего казалось возможным самое худшее. Он стоял в Экбатане, на расстоянии 30 или 40 переходов; чего не могло случиться за это время, если бы он возмутился? При таких обстоятельствах царь не должен был пользоваться своим правом помилования, он не мог решиться приказать арестовать полководца открыто и среди столь легко способных на измену войск. В Экбатану к Ситалку, Мениду и Клеандру был послан принадлежавший к отряду этеров [14] Этеры — царские гвардейцы. Полидамант с письменным приказом царя без шума устранить прочь Пармениона. На быстрых дромадерах, сопровождаемый двумя арабами, Полидамант на двенадцатую ночь прибыл в Экбатану, фракийский князь и два македонских военачальника немедленно исполнили возложенное на них поручение.

В Проффазии тем временем следствие велось дальше. Димитрий, один из семи телохранителей, был тоже заключен в тюрьму по подозрению в сношениях с Аминтой, [15] Претендент на трон после смерти Филиппа. его место занял Птолемей, сын Лага. Сыновья тимфейца Андромена были весьма дружны с Филотой, и Полемон, младший из братьев, служивший в одной из ил [16] Ила — воинское подразделение. конницы, услышав об аресте своего гиппарха Филоты, скрылся бегством в порыве охватившего его страха; тем более вероятным казалось участие в заговоре его и его братьев. Аминта, Симмия и Аттал, бывшие все трое стратигами фалангистов, были тоже привлечены к следствию, и особенно Аминта подвергся различным обвинениям. Он защищал себя и своих братьев таким образом, что македоняне вполне оправдали его; тогда он попросил о милости дозволить ему возвратить своего бежавшего брата; царь дозволил это; Аминта уехал в тот же день и привез Полемона обратно. Это и славная смерть, которую Аминта скоро нашел в одном сражении, изгладили в уме царя последние подозрения против братьев, которые впоследствии были отличаемы им всевозможными способами.

Замечательно, что при производстве этого следствия теперь снова выступило на смену дело линкистийца Александра, который четыре года тому назад произвел в Малой Азии покушение на жизнь царя, но по прямому приказу его был тогда только взят под стражу. Действительно ли войско потребовало его казни или нет, но царю могло казаться необходимым предоставить теперь требовавшему этого войску произнести свой приговор над человеком, которого он не подвергал до сих пор заслуженному наказанию по причине того, что наместник Македонии Антипатр был его зятем. Не представляется невероятным и то, что явились новые поводы предать его суду именно теперь; к сожалению, наши источники не дают нам никаких более точных сведений. Но когда Филота признался, что целью заговора было убиение Александра, то первым и уже заранее обдуманным вопросом должно было быть, кто будет после него носить царский венец. Ближайшее право принадлежало Арридею, сыну царя Филиппа, — но, хотя он и находился при войске, никому не могло бы прийти в голову отдать власть в руки человека, который был почти идиотом; еще менее можно было думать о том, чтобы отдать царский венец человеку, не имеющему никаких прав на престол как, например, Пармениону или его сыну, или кому-либо другому из генералов. Линкистиец мог казаться заговорщикам удобным для этого лицом, тем более, что Антипатра, которого, конечно, надо было главным образом иметь в виду, возвышение зятя могло, как это можно было думать, склонить на сторону нового порядка вещей. Быть может, следует упомянуть о том, что Антипатр, узнав о происшествиях в Проффазии и Экбатане, сделал, по-видимому, несколько шагов, непонятных без такого объяснения. Рассказывают, что он завел тайные переговоры с этолянами, которых Александр приказал наказать примерным образом за разрушение преданного ему города Эниад; предосторожность эта не имела в настоящую минуту никаких дальнейших последствий, но не осталась неизвестной царю и, как думали, возбудила в нем такое сильное недоверие, что оно должно было проявиться хотя бы по прошествии многих лет.

Таким образом окончилось это прискорбное дело, прискорбное даже в том случае, если суд над Филотой был справедлив, а убиение Пармениона было политической необходимостью. Происшедшие события не делаются лучше от того, что, по преданиям, Филота, при всей своей личной храбрости и воинской доблести, был жесток, эгоистичен и хитер, что даже отец советовал ему быть осторожнее и не вести себя столь надменно и что Парменион даже в делах, касавшихся его служебного долга, не раз навлекал на себя порицание царя. Царь считал себя обязанным требовать от своих высших офицеров строжайшего повиновения и твердо держать в своих руках бразды дисциплины, тем более, что они находились в самом разгаре войны, — тот факт, что виновных, которых он считал необходимым покарать, он находил в кругу высших начальствующих лиц, был опасным симптомом состояния его войска и первым зловещим изъяном в столь прочном и крепком доныне орудии его могущества, представляющем единственную гарантию его успехов и его дела вообще.

При своей энергии и при умении заставить других повиноваться себе он сумел справиться с разрушительными последствиями этих событий и быстро и вполне взял снова в свои руки возбужденные войска. Но то, что в этой армии не было больше Филоты и Пармениона, было и осталось незаменимой потерей и неизгладимым пятном.

По обычаю, ведшему свое происхождение еще от времен царя Филиппа, сыновья знатных македонян при своем вступлении в юношеский возраст призывались ко двору и начинали свою карьеру и свое военное поприще около особы царя как «царские юноши» и как его «телохранители»; в военное время они составляли его ближайшую свиту, занимали ночной караул в его жилище, подводили ему лошадь, окружали его за столом и на охоте. Они состояли под его непосредственным покровительством, и только он имел право наказывать их, он заботился об их научном образовании и для них главным образом и были приглашены философы, поэты и риторы, сопровождавшие Александра.