Марьяна Скуратовская - 100 великих творцов моды

Первыми клиентками Хартнелла стали матери и сёстры его кембриджских приятелей, однако вскоре круг его клиентов начал постепенно расширяться. Не будучи портным, он не тратил время на то, чтобы представить, как будет воплощаться его очередная идея, не занимался кроем, примерками и прочим, а полностью отдавался на волю своей богатой фантазии. Такое было возможно, конечно, только при условии, что рядом будут те, кто сможет воплощать эти фантазии в жизнь. И такие люди рядом с Хартнеллом были, его верная мадам Жермен Давид, французская портниха, и мисс Догерти, которая работала до этого в доме моды капитана Эдварда Молине. Позднее Хартнелл писал: «С помощью этих дотошных леди, которые оценивали предложенные мною эскизы и давали советы по стилю и покрою, я стал смотреть на свою работу по-другому. Я начал понимать, какое расстояние лежит между созданием эскиза платья, чем я наслаждался, до его воплощения в жизнь, которое купила бы какая-нибудь дама».

Мадам Давид, которую у Хартнелла называли «Мамзель», поясняла начинающему модельеру, почему его платья распродаются не так быстро, как ему хотелось бы, — потому что лондонским дамам нравится всё французское. И если бы не потрясающая красота его нарядов, то вообще не удалось бы продать ни одного. Парадокс — он работал для англичанок, будучи англичанином, и это было скорее недостатком. Вот если бы он был французом!.. Именно в Париж отправлялись те, кто мог себе это позволить, чтобы обновить гардероб. И Норман стал ориентироваться не столько на зрелых дам, привыкших к парижским туалетам, а на их дочерей, более восприимчивых к новому.

В 1927 году он показал свою очередную коллекцию в Париже — довольно смелый поступок, ведь к английской моде в столице моды мировой относились скептически. Коллекция, однако, имела успех, правда, не коммерческий. И редактор французского «Вога», Мейн Бокер (тоже будущий знаменитый модельер), пояснил Хартнеллу, почему так произошло: «Я никогда не видел столько невероятно красивых платьев, при этом настолько ужасно пошитых». Хартнелл навсегда запомнил этот урок. Он вернулся в Лондон, нанял новых закройщиков, новых швей, и через два года, в 1929-м, повторил попытку, снова показав свои наряды Парижу. На этот раз они были сделаны безупречно, и он получил множество заказов, в том числе от американских крупных магазинов. Он открыл в Париже собственный салон, а заодно предложил и новую моду — более длинные, чем раньше, платья и юбки. Что ж, Чарльз Фредерик Ворт оказался не единственным англичанином, сумевшим показать французам, что английская мода тоже кое-чего стоит.

К началу 1930-х годов Норман Хартнелл стал модельером, одевавшим сливки британского высшего света, а также женщин куда более скромного происхождения, однако известных и популярных — британских и американских актрис. Он создавал для них повседневные и вечерние наряды, сценические костюмы и чувствовал при этом себя в родной стихии. Его доходов уже хватало на то, чтобы обставить своё ателье в сердце Вест-Энда, красивый георгианский особняк, роскошно, но при этом изысканно, так, чтобы ничто не отвлекало внимания от предлагаемых клиентам моделей, и приобрести загородный дом, который на много лет станет его любимым местом. И когда из-за финансовых проблем Хартнеллу придётся с ним расстаться, это станет для него сильным ударом. Но до этого было ещё много лет, и пока что он много и очень плодотворно работал.

Тем временем его молодые клиентки конца 1920-х годов взрослели, обручались, выходили замуж, обзаводились семьями. Их свадьбы, создавать наряды для которых они охотно поручали модельеру, становившемуся благодаря своему изысканному вкусу всё более и более популярным, оказались обширнейшим полем деятельности, открыв Хартнеллу множество возможностей. Очень многие дамы, придя к Хартнеллу в первый раз после того, как имели возможность полюбоваться созданным в его доме моды свадебным платьем подруги, оставались, становясь его преданными клиентками. Порой он создавал целые семейные ансамбли, делая платье не только для главной героини торжества, невесты, но и для её подружек, матери, матери жениха; ему нередко заказывали приданое и целый гардероб для свадебного путешествия… И именно очередной свадьбе было суждено, как оказалось, сыграть огромную роль в жизни Хартнелла и, можно сказать, полностью её изменить.

Осенью 1935 года он узнал о помолвке герцога Глостерского, третьего сына короля Георга V, и написал письмо его невесте, леди Алисе Монтегю-Дуглас-Скотт, предложив создать эскиз для её свадебного платья. Она навестила его ателье, а заодно там побывала и жена второго сына короля, герцогиня Йоркская. Она заказала платья для своих дочек, Елизаветы и Маргарет Роуз, которым предстояло быть подружками невесты. Никто тогда не знал, что вскоре герцогу Йоркскому предстоит стать королём, а Елизавете — королевой… Великолепное свадебное платье леди Алисы из бледно-бледно-розового атласа и хорошенькие платьица двух юных принцесс получили полное одобрение королевской семьи, и Хартнелл даже удостоился похвалы от строгой супруги короля, Марии Текской. Но даже это, вероятно, ещё не позволяло ему предполагать, что он станет одевать королевскую семью.

В 1936 году король Георг скончался, и от герцогини Йоркской Хартнелл получил ещё один важный заказ — придворные траурные костюмы. А в 1937 году старший сын Георга, унаследовавший трон, Эдуард VIII, отрёкся от престола, женился на американке Уоллис Симпсон, и трон перешёл к его младшему брату, герцогу Йоркскому. Тот стал королём Георгом VI, его супруга — королевой-консортом, а маленькая Елизавета и её сестра — наследницами престола. Коронационный наряд новой королевы, правда, заказали не Хартнеллу, но к нему обращались всё чаще и чаще, и вскоре уже именно он был в основном ответственен за гардероб королевы и принцесс.

В 1938 году его мастерство подверглось достаточно строгому испытанию — предстоял официальный визит во Францию, а мать королевы Елизаветы скончалась. Королева не хотела отменять визит, но появляться на публике в чёрном тоже не хотела, ведь эта поездка должна была, что называется, укрепить дружеские отношения между двумя странами, особенно в такое сложное для Европы время, и чёрный цвет задал бы определённое, мрачное настроение… И Хартнелл нашёл блестящий выход из положения — белый королевский траур (в частности, белые траурные одеяния носили французские королевы, в том числе и шотландка Мария Стюарт). Как говорил впоследствии Кристиан Диор, который, как и Пьер Бальма, тогда познакомился и подружился с английским дизайнером, «когда я пытаюсь представить себе что-нибудь особенно прекрасное, я вспоминаю те очаровательные наряды, которые господин Хартнелл создал для вашей прекрасной королевы, когда она навещала Париж». Всё, абсолютно все предметы гардероба, из самых разных тканей, было белым. Это был великолепный, очень изящный ход, который упрочил положение Хартнелла как кутюрье королевской семьи.