Елена Прокофьева - 100 великих свадеб

Эти слова Массона могут вызвать разве что улыбку. Что касается просвещенности — здесь Россия давно уже давала фору крохотным германским герцогствам и княжествам. Благословенный климат? О, немецкие принцессы с радостью покидали его, лишь бы оказаться «в золотой клетке», при этом «пышном и развращенном», но таком привлекательном российском дворе! В одном он был прав: далеко не все из этих принцесс обретали счастье.

Как только Луизе исполнилось тринадцать лет, ее вместе с Федерикой отправили в Россию. Только в карете девочки узнали о том, куда и зачем их везут, и Луиза, согласно воспоминаниям сопровождавших ее, разрыдалась и простирала руки к любимым ею горам и лесам… Она была сентиментальной девочкой, к тому же боялась, что русский жених окажется страшным и грубым.

«Мы ждем двух баденских принцесс, — писала тем временем Екатерина своему другу барону Гримму. — Одной тринадцать лет, другой одиннадцать. Вы, конечно, понимаете, что у нас не выдают замуж так рано; это дело будущего, а пока пусть они привыкнут к нам, сживутся с нашими обычаями. Александр в невинности сердца ни о чем не догадывается, а я подстраиваю ему эту дьявольскую шутку, вводя его в искушение».

31 октября 1792 года девочки, измученные долгим путешествием, прибыли в Петербург и были представлены императрице. Ей с первого же взгляда понравилась старшая — Луиза. В тот же вечер Екатерина сказала своему секретарю Храповицкому: «Чем больше смотришь на старшую из баденских принцесс, тем больше она нравится. Невозможно видеть ее и не попасть под ее очарование». И написала Гримму: «Господин Александр выказал бы себя чрезмерно разборчивым, если бы упустил старшую из принцесс».

Мария-Луиза-Августа Баденская и правда была прекрасна.

Увидев ее, великая княгиня Мария Федоровна, мать Александра и ее будущая свекровь, написала императрице: «Она не просто хороша собой, во всем ее облике есть особое обаяние, которое может разбудить любовь к ней и в самом равнодушном существе».

Графиня Шуазель-Гуффье восторгалась: «Черты ее лица чрезвычайно тонки и правильны. У нее греческий профиль, большие голубые глаза, овал лица удивительно чистых линий и прелестнейшие белокурые волосы. Какая-то томная грация разлита во всем ее облике; взор ее глаз, светящихся умом и полных чувства, и мягкий звук ее голоса проникают в самую душу».

Графиня Варвара Головина, которой предстояло стать фрейлиной будущей великой княгини, и вовсе обожала прекрасную немецкую принцессу: «У нее стройный стан, пепельные волосы, локонами ниспадающие на плечи, кожа цвета розовых лепестков, очаровательный рот. Есть что-то невыразимо притягательное и волнующее в мягком и одухотворенном взоре ее голубых миндалевидных глаз, обрамленных черными ресницами и смотрящих на вас из-под черных бровей».

Единственный, кто оставался равнодушным к редкостной красоте и нежному очарованию Луизы, был ее будущий супруг, великий князь Александр Павлович. Сначала он стеснялся и молчал в обществе этой девочки, которую навязала ему бабушка и которая должна была стать его спутницей на всю жизнь. Потом пересилил себя и заговорил с ней. Он счел, что Луиза не глупа… Не слишком яркий комплимент, однако Екатерина была довольна уже этим.

4 ноября 1792 года императрица своему секретарю Храповицкому: «Великий князь как будто бы полюбил старшую принцессу, но жених застенчив и не осмеливается открыться. Она же очень живая и грациозная. К тринадцати годам она вполне сформировалась».

Мария Федоровна, тоже ожидавшая решения сына, была обрадована беседой с ним и поспешила отписать об этом императрице: «Имею честь сообщить вам о вчерашнем письме господина Александра. Он пишет, что “с каждым днем милая баденская принцесса все больше ему нравится; в ней есть особая кротость и скромность, которые очаровывают, и нужно быть каменным, чтобы не полюбить ее”. Это подлинные выражения моего сына, и поэтому я осмелюсь предположить, дражайшая матушка, что это признание доставит вам такое же удовольствие, какое оно доставило мне… Наш молодой человек начинает чувствовать к ней истинную привязанность и сознает всю ценность дара, который вы ему предназначаете».

Луиза понемногу привыкает к Александру… Хотя куда больше, чем жених, нравится ей роскошь русского двора, наряды и драгоценности, подарки, которыми осыпает ее императрица Екатерина, и великолепные балы, на которых она — главное украшение!

Екатерина пишет Гримму: «Господин Александр ведет себя очень умно и осторожно… Он постепенно влюбляется в старшую из баденских принцесс, и я не поручусь, что ему не отвечают взаимностью. Никогда еще не было более подходящей друг другу пары, они прекрасны, как день, полны грации и ума. Все стараются поощрять их зарождающуюся любовь… Как бы вы удивились и в какое бы пришли восхищение, если бы видели этого высокого, прекрасного и доброго юношу. Как много он обещает, сколько в нем чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всем поступать хорошо!.. Что за прелесть этот юноша, от которого все без ума, да и есть чем восхищаться! Он наш любимчик, он хорошо это знает. Его голова несколько наклонена вперед, но какая красивая голова! Когда его видишь, забываешь, что он держит голову не вполне прямо, а немножко наклоняет ее вперед. Ему много раз уже говорили об этом, но когда он танцует или сидит на лошади, то держится прямо и напоминает Аполлона Бельведерского всем, кто имеет честь знать последнего. Он столь же величественен, а это немало для четырнадцатилетнего юноши. Но довольно, я слишком много говорю о нем».

Александр и правда идеальный жених. Настоящий сказочный принц: красивый, деликатный, добрый и умный. Ростопчин, славившийся своим злоязычием, писал о нем: «Можно смело сказать, что великий князь Александр не имеет себе подобных в мире. Его душа еще прекраснее его наружности. Никогда еще нравственные и физические стороны не были столь совершенны в одном человеке».

И вот пришел день, когда воспитатель великого князя Протасов записал в дневнике: «Он мне откровенно говорил, сколько принцесса для него приятна, что он бывал уже в наших женщин влюблен, но чувства его к ним наполнены были огнем и некоторым неизвестным желанием — великая нетерпеливость видеться и крайнее беспокойство без всякого точного намерения, как только единственно утешаться зрением и разговорами; а, напротив, он ощущает к принцессе нечто особое, преисполненное почтения, нежной дружбы и несказанного удовольствия обращаться с нею; нечто удовольственнее, спокойнее, но гораздо и несравненно приятнее прежних его движений; наконец, что она в глазах его любви достойнее всех здешних девиц».