Владимир Тормышов - Путеводитель неофита. Часть 3. Познание мира

Он рот закрыл и всё.

А мне как на грех на свидание нужно идти. Час его кормил, уже время меня поджимает, а он все не ест и все. Хоть что ты с ним делай!

разозлился я на него.

– Ты понимаешь, – говорю, – меня девушка уже ждет. Я не могу опаздывать. Давай кушай, пожалуйста, братишка.

– Не буду, говорит, я есть эту кашу. Не нравится она мне. Я её уже сегодня ел.

– Брат, родной, меня мать из дома на свидание не выпустит, если я тебя не покормлю. Съешь ты эту кашу.

– Не хочу!!!

Озлился я на него. Идти уж надо. Опаздываю уже…

– не хочешь по-хорошему, будешь есть по-плохому.

– Не буду!!!

– Брат, я тебя предупредил. Кашу если не будешь есть, она вся будет у тебя за шиворотом.

– Не хочу я эту кашу!!!

тут уж терпение моё лопнуло. Каюсь, взял я ложку и несколько ложек каши положил ему за шиворот.

Каша была теплая, но липкая, и совершенно неприятная по ощущениям. Сволочь я был последняя после этого. Но тогда эмоции взяли верх.

– Ну что, – говорю – будешь есть? Или вся каша окажется у тебя за шиворотом?

И пока брат не успел опомниться, я быстро скормил ему всю эту несчастную манку. Потом умыл его. А самому стыдно, хоть плачь.

Слезы из глаз катятся, к горлу комок…

По-щенячьи он так жалобно на меня посмотрел…

Так мне его тогда было жалко.

Знал я, что был не прав. Но поступок уже был свершенным.

Эту обиду брат не забыл на меня до самой своей смерти. Хотя и просил я прощение за эту обиду, но на душе до сих пор гадко.

Часто мы совершаем необдуманные поступки, за которые позже горько раскаиваемся.

и все наши просьбы о прощения и мольбы простить наши грехи совершенно не в счет.

Дело сделано, судьба записала поступок в твой реестр дел, и от этого никуда не уйдешь, чтобы ты потом не говорил и как бы ты себя сам не оправдывал.

Тебе может быть мучительно больно потом, и стыдно…

Но, увы, ты уже ничего не можешь изменить.

Брат хорошо учился в школе. Он был всегда примером для сверстников. Причем, та теплота, и доброта, что лучилась от него, невольно передавалась и его друзьям.

Он умел прощать.

И лишь в душе своей он не всегда был счастлив, про что, впрочем, предпочитал молчать.

Сверстники его любили. Меня всегда это поражало в нем. Он мог ничего не делать, просто улыбнуться чисто и открыто, и его любили и уважали за эту его доброту и открытость.

Как-то однажды мама дала ему старый, стеклянный шприц. Странная игрушка для ребенка. Но Валерка нашел и ей применение. Он набирал в неё воду и использовал шприц как пистолет. Причем так ловко, что через какое-то время вся окрестная детвора бегала со шприцами о брызгала друг друга.

Водяных пистолетов в то далекое время не было в помине.

Он был горд и счастлив, что придумал такую веселую игру. В играх сверстников он был кем-то вроде судьи.

и тут пришел с работы я. Усталый, злой и невыспавшийся.

– Посмотри, брат, что у меня есть!!! – Радостно подскочил ко мне Валерка, показывая шприц.

Я повертел в руках старенький шприц, и… сломал его.

Нечаянно. Так уж у меня получилось.

Брат мой словно окаменел…

Напрягся как-то весь, а потом обмяк как-то сразу. Взял сломанное оружие дворовых стычек, повернулся ко мне спиной, и пошел от меня прочь, только слезы блеснули у него на глазах.

– Брат, постой, нечаянно я. Понимаешь, не специально я. – Пытался оправдаться я.

– Уйди от меня!!! – Выдохнул он. И столько в голосе его было отчаяния и боли, что у меня руки опустились, и в голове такой звон пошел, словно сделал я что-то такое ужасное, что ничем уж не исправишь.

Потом он лет через двадцать вспомнил эту историю и рассказал мне её.

– За все детство я обиделся на тебя всего два раза. – Сказал он мне как-то раз. – Ты был тогда сильно не прав.

– Прости меня, Валерка, если сможешь.

– Да я давно тебя простил. Просто тогда так обидно было, ты не представляешь себе.

Когда он подрос и превратился в симпатичного подростка, то характер его изменился до неузнаваемости. У него появились какие-то комплексы, и какая-то скромность, несвойственная ему ранее.

Скромен он был необычайно.

Доходило до того, что я учил его знакомиться и общаться с девушками. Разговаривать с ними, ухаживать за ними…

Сам он при этом менял на лице все цвета радуги.

Скромность его перебарывала его доброту. Он стал меньше улыбаться, стал более закрытым. Стал стесняться своей доброты. Боялся, что над ним будут смеяться и высмеивать его за это.

Хотел пойти в армию. Мечтал служить в десантных войсках.

Даже до армии пошел заниматься парашютным спортом, чтобы быть подготовленным солдатом.

Небо просто манило его.

Что он чувствовал, когда летал?

Теперь его уже не спросишь об этом.

Отслужил он, как и хотел в ВДВ. Армия ему понравилась порядком, строгостью и своей правильностью.

Это он сам так говорил.

И поэтому, когда началась война в Чечне, он пошел на войну добровольцем, контрактником как их тогда называли.

– Брат, ты что, с ума сошел? – пытался я его остановить, говоря с ним по телефону.

– Ты ничего не понимаешь! – Спокойно отвечал он. – Если не я, то кто? Пацаны, что пороху не видели? Уж лучше я.

– Брат, береги ты себя, ради Христа, там. Ладно?

– Это уж, братишка, как получится. – Сказал он мне и повесил трубку.

А потом целый год мне писал письма:

«…Все у меня хорошо. Сидим на горе, загораем. Все у нас спокойно. Я тут сварщиком, мол, работаю».

А потом, когда ехал на дембель прочитал я его личное дело случайно. Вышел он куда-то. А мне эти его бумажки попались на глаза.

В графе воинская специальность было написано: «снайпер». Еще ниже карандашиком «убито 100 человек».

В графе награды было написано коротко и лаконично: «трижды представлялся к званию «Герой России».

Я стоял как вкопанный и не верил своим глазам.

Тут подошел брат, и отобрал бумаги.

– Что застыл? Прочитал? И давай больше не будем про это говорить, ладно?

Позже я его попытался разговорить.

– Что ж ты, Валера, сказки из армии мне такие писал?

– Да не хотел я тебя волновать понапрасну. Зачем?

– Что значит зачем, брат?

– Зачем писать о войне? Волновать зря. Всё нормально. Я вернулся. Я жив.

– Ты может быть, что-то расскажешь?

– А ты, побывав на войне, много рассказывал? Нет? Так что ж ты от меня хочешь?

– ладно, ответь мне на один вопрос. Почему тебя не наградили?

– Знаешь, брат, дерьмо случается в этой жизни. На этот вопрос отвечу. Понимаешь, нас контрактников там называли контрабасами. И считали, что награждать нас не надо. Типа и так им деньги платят.

На этом тот наш разговор был и закончен.

Через какое-то время я спросил его:

– А что, правда, что ты сто человек убил?

– Не знаю. – Честно ответил он. – Я не подходил к каждому и не спрашивал, жив он, или нет. Но вообще мне неприятно говорить об этом, прости.