Евгений Марков - Очерки Крыма

Еще недавно видели по этому направлению ее следы наши ученые путешественники: Кларке, Паллас, Муравьев.

На этом пространстве, в несколько квадратных верст каменистой почвы, процветал, почти две тысячи лет, знаменитый город, с множеством окрестных селений, заводов и всякого рода торговых и хозяйственных учреждений; здесь были разведены прекрасные сады, проведены водопроводы; вся страна, по свидетельству современников, представляла вид цветущего сада или оживленного города; в городе было много статуй и храмов; в Инкермане добывался отличный камень; по берегам Каламитского залива выволакивали соль; рыбу ловили не только по крымским берегам, но и при устье Днепра. Все это везли в Грецию, в Малую Азию, в Египет, и Херсонес был предметом удивления и зависти окрестных племен. Но, имея богатство, он имел и силу.

Гунны, столько сокрушившие на своем пути, осаждали его тщетно; турки в VI веке также отступили от него без успеха; мы знаем потом, как крепко держалась Корсунь против нашего Владимира; а уж это было время упадка. Корсунь выдержала много врагов; владели Крымом и понтийцы, и римляне, и татары, но она при всех повелителях умела сохранять независимость своей жизни. В IX веке она признавалась главою греческих городов. Она долго составляла особую епископию, чуть ли не с IV века; полагают, между прочим, что апостол Андрей Первозванный приезжал проповедывать именно в Херсонес.

Кто же откроет под этими кучами мусора, заваливающими Трахейский полуостров, следы широкой и шумной деятельности многих столетий? Деревня Карану и несколько рассеянных хуторов, — вот что уцелело теперь на нем, взамен сплошных сельбищ прежнего времени… Иссякли водопроводы, над разорением которых трудился князь Владимир; мраморные храмы сравнялись с землею, и даже плиты их расхищены каменщиками для постройки солдатских казарм в Севастополе. Молчит торговля, посещавшая эти многочисленные глубокие бухты в гораздо труднейшие времена и, вместо золотых талантов, морские волны высыпают на трахейские берега только разноцветные голыши. Куда улетело все это? Чей таинственный плуг так бесследно запахал историю в безответную каменистую почву? Для нас не важны в этом случае исторические факты, неважна осада Владимира, неважно даже последнее разрушение Херсонеса Ольгердом Литовским в 1363 г. Он пал, как падает все на земле — это, разумеется, само собою. Но мысль спрашивает: отчего же нет третьего Херсонеса, такого же торгового и могущественного, на месте, оказавшемся столь удобным, и в век, несравненно более счастливый? Ведь разорены же были здания первого Херсонеса и перенесены были на другой пункт полуострова, где возник новый Херсонес, второй, или так называемый Корсунь; и, однако же, судьба херсонцев не изменилась через это к худшему.

Почему же наш Севастополь, имя которого означает знаменитый город, не стал действительно таким же знаменитым, как Корсунь, на могиле которой он вырос? Севастополь, правда, знаменит, но далеко не тем, про что мы говорили. Историки много толкуют о влиянии географических и климатических условий на историю; но кроме географии, как видно, есть этнография, которой выводы делают иногда ничтожными все другие выводы. Видно, не даром в рабочем скоте верблюд сильнее буйвола, буйвол сильнее вола, какой хомут ни надевайте на них.

Племена людские имеют те же различия и характерные свойства. Чем был на Трахейском полуострове гераклейский грек, тем, значит, не может быть русский купец или русский чиновник.

Зеленый сад, в руках одного, превращается в руках другого в бесплодный сухой пустырь, хотя вода, почва, небо и солнце остаются без перемены.

Большая разница, когда жизнь кипит свободно и самостоятельно; беспрепятственно выбирая для себя пути и средства, принимая на собственный страх свое счастье и несчастье, свой барыш и убыток; или когда она вгоняется в рамки, приготовленные для нее постороннею рукою, и заводится, как бессознательная машина, на определенный срок, для определенной цели, по определенному размеру.

Расчеты и размеры, предначертанные заранее, редко оправдываются единственным их знатоком и критиком, — текущей жизнью.

Чиновничьи города, разумеется, будут бессильны в том деле, которое спорилось в руках свободной общины.

История Херсонеса, конечно, много обязана тому гражданскому устройству, под которым жили обитатели Херсонеса, и которое у разных племен, в разные века, у финикийцев, как у голландцев, при самых разнообразных географических и климатических обстоятельствах, в Америке, точно так же, как в Африке и Европе, приводит всегда к одному и тому же благому и естественному результату.

Херсонесский первоклассный монастырь стоит как раз на месте развалин знаменитого Херсонеса. Карантинная бухта отделяет его от Севастополя, а море стелется у самых его ног. Развалины древнего города занимают большое пространство; но они так смешаны с развалившимися насыпями батарей и траншей, с разоренным лагерем, что пропадает охота разыскивать их подробно. Монастырь неуютен, некрасив и не имеет никакой определенной физиономии. Подобно усадьбам, о которых я сейчас говорил, он, словно вчера построен и завтра опять исчезнет.

Его дворы и немногие церкви как-то оторваны друг от друга и будто еще не выкарабкались из тысячелетнего мусора, на котором возникли.

Общее впечатление — неустройство и беспокойство.

Впрочем, настоящий монастырь — новый, только что строится.

Хотя храм св. Владимира, над местом крещения равноапостольного князя, едва выведен до половины нижнего этажа, но зато совершенно отстроены великолепные палаты для помещения архимандрита с братиею.

Палаты эти значительно громаднее двух бедных церквей, построенных в первый раз на развалинах Херсонеса, еще при преосвященном Иннокентии.

Но эти палаты также не имеют никакой архитектурной физиономии, и уже, во всяком случае, более похожи на французский замок, чем на греческий или русский монастырь.

Вокруг дома большая чистота и порядок; садик деятельно разводится кругом, у крылец оранжерейные растения в кадках, везде лак, блеск, парад; недостает швейцара с булавой и красною перевязью.

Храм Владимира, судя по плану и началу кладки, будет прост и величествен, вполне в русском стиле. Посредине его еще стоит древний мраморный престол, несколько обломанных мраморных колонн, да несколько мраморных ступеней. Тут же что-то вроде колодца. Уверяют, что это именно тот храм, в котором крестился Владимир; но, кажется, нет на это серьезных данных.

Рядом с этим храмом уцелели остатки другого или, может быть, только придела его. Мраморные ступени в нем идут амфитеатром, и форма постройки храма ясно заметна.