Эндрю Битти - Каир: история города

Как человек, который жил в этой стране с детства, и как жена видного британского чиновника, Мэйбл Кайар имела возможность воочию наблюдать поразительные подробности жизни каирского «колониального общества» на рубеже столетий. Главным событием считался зимний бал во дворце хедива. Все «сливки» каирского света — и европейцы, и состоятельные египтяне, ощутившие вкус иноземных удовольствий, — считали для себя обязательным присутствовать на этом балу. Можно даже сказать, что бал хедива являлся для каирского высшего общества событием не менее значимым, нежели скачки в Аскоте — для общества английского.

На площади Оперы гостей ожидали экипажи, доставлявшие их во дворец Абдин. По роскошной парадной лестнице гости поднимались наверх, и церемониймейстер торжественно объявлял имена вновь прибывших. Сам бал, по словам Кайар, представлял собой «изумительное зрелище — восточная роскошь в сочетании с космополитической модой. Его высочество принимал гостей… в первой из длинной анфилады комнат, залитой ослепительным светом, который отражался в бесчисленных зеркалах». Представившись хедиву, гости переходили в просторный танцевальный зал, где «было чрезвычайно тесно, так что танцы в те времена оборок и жабо являлись скорее испытанием, чем удовольствием». За танцами следовал ужин — в огромном помещении, вмещавшем 700 человек; эта «людская масса» толпилась у столов с различными яствами, причем «лишь тем, кто стоял ближе всего к столам, удавалось добыть съестное. Элегантные европейские дамы аккуратно цепляли вилочками угощения с тех же блюд, с которых менее утонченные гости хедива брали еду пальцами; египтяне отворачивались, стоило им узреть очередное вызывающе бесстыдное декольте, — и звучно рыгали, проглотив особенно лакомый кусочек».

В отличие от здания оперы, ко дворцу Абдин судьба оказалась милосердной. Расположенный в полумиле к югу от площади Оперы, возведенный в те же 1860-е годы хедивом Исмаилом, этот европейского вида двухэтажный дворец является сегодня официальной резиденцией президента Египта. Но дни, когда в нем устраивались балы для колониальной элиты, давно миновали. Теперь во дворец попасть практически невозможно, хотя вокруг него и нет изгородей из колючей проволоки — характерной приметы других египетских правительственных зданий. Он словно притаился в глубине небольшого парка с аккуратно подстриженными лужайками, на которые смотрят сквозь ставни его окна. Площадь Абдин перед дворцом — тихое местечко, с клумбами, скамейками и припаркованными по всем правилам автомобилями; сюда не заезжают туристические автобусы, да и суматошный поток уличного движения течет по другим «руслам».

Не задумываясь над тем, во что выльется «колониальная мечта» в ближайшие десятилетия, состоятельные египтяне и их европейские «господа» продолжали вести светскую жизнь вплоть до Первой мировой войны. Во многих отношениях это был «золотой век» колониализма, хотя далеко не все, кто приезжал в те годы в Египет, были в восторге от происходящего.

Один из осуждающих голосов принадлежал мелкому чиновнику Рональду Сторрзу, чьи сетования по поводу массового туризма мы уже цитировали.

Количество британских официальных лиц неуклонно возрастает, клубы и спортивные площадки множатся на глазах… между египтянами и иностранцами наблюдается все меньше взаимопонимания… иначе говоря, налицо классическая схема колонизации, — размышлял Сторрз в своих записках «Впечатления». — Все становится чище, богаче, лучше, делается более подобающим… но былой радости не осталось. Снова, в который раз, мы пожинаем то, что посеяли.

По описанию Сторрза, типичный британский чиновник в Египте был «добропорядочным и усердным работником, пунктуальным в мелочах, трудился в своем отделе или министерстве с раннего утра до наступления вечера. Потом он брал экипаж или садился на велосипед и ехал обедать — домой или в клуб "Турф", после чего до темноты играл в теннис или гольф, затем возвращался в клуб, чтобы поужинать и обсудить события дня с коллегами». Из комментариев Сторрза следует, что ни о какой социальной интеграции британцев и египтян речи не шло: наличествовала только интеграция политическая и экономическая. Сторрза угнетала ситуация, которую он охарактеризовал как «целенаправленное унижение дружелюбного, благородного и щедрого народа». В особенности его возмущал тот факт, что жены британских дипломатов и чиновников не предпринимают ни малейших усилий для того, чтобы «познакомиться, не говоря уже о том, чтобы подружиться, с женами и дочерьми коллег и подчиненных их мужей; подобное высокомерие проявляется во всем — достаточно увидеть, с каким мученическим выражением лица англичанка наносит вынужденный визит египтянке или турчанке, пускай та благороднее по происхождению, лучше воспитана, лучше образована, лучше одета и вообще лучше выглядит».

В 1914 году на короткий миг показалось, что британским чиновникам придется пожертвовать своим уютным существованием, поскольку война, охватившая Европу и затронувшая другие страны Восточного Средиземноморья, вдруг приблизилась к границам Египта. Турция вступила в войну на стороне Германии. Египет, несмотря на то, что им управляла британская колониальная администрация, по-прежнему считался частью Османской империи. Кризиса удалось избежать, объявив Египет государством под протекторатом Великобритании. Вскоре в Каире и других египетских городах появились солдаты имперской армии, офицеры стали заглядывать в облюбованные колониальными администраторами и бюрократами бары отелей «Шепердс» и «Континентал». Хотя сама страна в боевых действиях не участвовала (в отличие от следующей войны), высадка в Галлиполи и операции в Палестине организовывались именно из Египта.

Среди сотен британских офицеров и чиновников, побывавших в Каире в годы Первой мировой войны, был некий Т. Э. Лоуренс, прославившийся под именем Лоуренса Аравийского, археолог, герой войны, переводчик «Одиссеи» и вождь арабского восстания против турок. В Каире он некоторое время занимал малозначимую должность — и отчаянно скучал, как следует из письма, отправленного им домой 16 июня 1915 года (на бланке Управления военной разведки):

Что ж, прошла еще неделя, и ничего не произошло… Если что-либо и происходит, то не у нас. Здесь очень жарко, задувает хамсин (горячий ветер из пустыни), так что приходится закрывать окна и двери. Температура на улице в тени 45 градусов. Вчера было 43, ночью холодает до 40 и даже до 38 градусов. На солнце же все 50 градусов; в общем, жара, как в Персидском заливе, но, надо признать, почему-то не такая изнуряющая. Мы очень заняты — правда, не знаю толком чем: потоком валятся шифрограммы, с которыми надо разбираться, да и другой работы хватает, а еще мне требуется начертить шесть карт. Вчера забегал Уэйнрайт: он несколько недель проводил тут раскопки и теперь возвращается в Англию.