Генри Мортон - Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима

Я увидел странной наружности старичка, который, ловко лавируя между столиками, направлялся в мою сторону. Одет он был в серый фланелевый костюм, на голове панама, на глазах голубые солнцезащитные очки. Приблизившись ко мне, старичок церемонно поклонился — в этом жесте (равно как и в самой его речи с едва уловимым акцентом) чувствовалась старомодная европейская закалка — и объяснил, что на днях получил письмо от друзей из Англии. Те предупреждали о моем приезде и просили «показать город». А посему он взял на себя смелость разыскать меня и предложить свои услуги. Если говорить о моем первом впечатлении от этого человека, то оно укладывалось в короткую фразу из трех слов — старик злоупотреблял чесноком.

Затем я обратил внимание еще на одну странность: мистер Снап отчаянно пытался произвести хорошее впечатление. Вы, наверное, сталкивались с подобным поведением у немолодых женщин, претендующих на незначительную должность секретарши в офисе. Все они хотят казаться моложе, здоровее и благополучнее, чем есть на самом деле. Вот и мой новый знакомец хорохорился почем зря, хотя инстинктивно я догадывался, что дела у него идут не лучшим образом. Это показалось мне странным — с какой стати предпринимать героические усилия, чтобы очаровать малознакомого человека?

Я пригласил его за свой столик и заказал по стаканчику виски. Мистер Снап стал отказываться — по его словам, было то ли слишком рано, то ли слишком поздно для выпивки, да и вообще «это не в его привычках». Подобная горячность в сочетании с жадным блеском в глазах навела меня на мысль: «Передо мной запойный пьяница, который стремится скрыть свой порок!» В конце концов мистер Снап поддался на уговоры и одним глотком осушил свой стакан, что окончательно убедило меня в моей правоте.

Признаться, загадочная личность этого человека (со всеми его недостатками) меня заинтриговала. Слишком утомленный жарой, чтобы предпринимать активные попытки что-то выяснить, я просто наблюдал за ним и лениво размышлял о том, какие странные персонажи порой встречаются в отдаленных уголках земли. Не оставляло никаких сомнений, что нынешнее окружение чужое для мистера Снапа. Он явно вырос в иной среде, но вот в какой именно? Помимо водянисто-голубых глаз, на лице его выделялся красный шелушащийся нос. Создавалось впечатление, что старичок страдает от застарелого недолеченного дерматита.

В общем и целом я бы назвал его облик неряшливым, но неряшливость эта была странного свойства: издалека она не бросалась в глаза и становилась заметной лишь при ближайшем рассмотрении. Зато руки у мистера Снапа были исключительно изящными — маленькие, хорошо вылепленные и ухоженные. Я обратил внимание также, что его коричневые туфли хорошего качества и практически новые. Если он и носил их постоянно, то, очевидно, не ленился каждый вечер пробегаться по ним щеткой.

Все это говорило в пользу мистера Снапа, однако было в его облике что-то сомнительное и — как бы лучше выразиться — деклассированное, что ли. То есть я хочу сказать, что сейчас он выглядел вполне приличным пожилым джентльменом, но какие-то неуловимые детали наводили на мысль о бурной (и далеко не благопристойной) молодости.

После нескольких порций виски мой визави слегка оттаял, растерял свою изначальную сдержанность и потихоньку разговорился. Выяснилось, что мистер Снап весьма образованный человек. Он со знанием дела рассуждал об истории Египта, сыпал именами и названиями династий фараонов, цитировал по-гречески Геродота и вставлял в свой рассказ целые куски из Страбона и Плутарха. Причем делал это легко, без излишней аффектации, столь свойственной профанам от науки. Странно было наблюдать, как он сидел напротив меня — маленький, потрепанный жизнью человечек — и своим надтреснутым старческим голосом излагал малоизвестные факты из далекого прошлого. Мистер Снап сказал, что с радостью возьмется показать мне Египет, после чего неожиданно засобирался уходить. Он пожал мне на прощание руку и, прихватив свою панаму и коричневые лайковые перчатки, исчез.

Среди ночи я проснулся и снова вспомнил этого удивительного человека. Мне не давало покоя его загадочное прошлое. Кто он и что осталось у него за спиной?

Я уселся у окна — мой номер находился на самом верху «Шепердс», вровень с пушистыми макушками пальм — и стал смотреть вниз, на уходящие вдаль красные пески.

Я прислушивался к отдаленному бою барабанов и размышлял, каким образом этот пожилой англичанин с его неистребимым иностранным акцентом и досадной привязанностью к чесноку очутился на старости лет затерянным в Африке.

Мое отношение к нему было неопределенным: я никак не мог решить, нравится он мне или нет, и это почему-то тревожило. Как правило, все мои симпатии и антипатии складываются в первые же минуты знакомства с человеком. Однако с мистером Снапом все было по-другому.

На следующий день он позвонил прямо с утра. Сказал, что случайно проходил мимо и хотел бы засвидетельствовать свое почтение. Я пригласил его в бар и, уже не спрашивая, заказал для него выпивку. Мистер Снап снял свою панаму и аккуратно положил на мраморную стойку бара — туда, где уже покоилась пара лайковых перчаток.

На сей раз беседа зашла о нашей родной Англии.

— Клянусь Юпитером, — произнес он, — Лондон, наверное, сильно изменился с тех пор, как я его видел. Да, клянусь Юпитером…

Меня так и подмывало спросить, когда это было, но внимание мое отвлеклось на старомодное выражение — «клянусь Юпитером». На меня повеяло ароматом девятнадцатого столетия… Вероятно, в юности мистер Снап был завзятым щеголем — из тех, что в 1870 году фланировали с тросточками по Пиккадилли.

— Как давно вы покинули Лондон? — поинтересовался я.

— О, клянусь Юпитером, это было давно! — лукаво рассмеялся он. — Дайте-ка вспомнить… С тех пор прошло шесть… нет, все же пять десятков лет. Помнится, тогда в премьер-министрах у нас ходил Дизраэли. Да-да, именно так все и было. Клянусь Юпитером!

Я ощущал странные флюиды, которые исходили от моего собеседника (и о которых он сам едва ли догадывался). Старику хотелось, чтобы я разговаривал с ним как со своим современником. Но я видел в нем представителя ушедшей эпохи — этакий любопытный экспонат паноптикума — и ничего не мог с этим поделать. Если уж говорить начистоту, то я вообще был не в восторге от нашей встречи! Некий сноб во мне придирчиво подмечал все изъяны в его внешности (а надо сознаться, сегодня, в ярких лучах утреннего солнца, мистер Снап выглядел не лучшим образом) и болезненно морщился при мысли, что кто-нибудь увидит меня рядом с этим малопочтенным старцем. Однако что-то мешало просто подняться и уйти.